Мученица Татиана родилась 14 декабря 1903 года в городе Томске в семье служащего акцизного управления Николая Гримблита. Образование Татьяна получила в Томской гимназии, которую она окончила в 1920 году. В этом же году скончался ее отец, и она поступила работать воспитательницей в детскую колонию «Ключи».
Воспитанная в глубоко христианском духе, желая подвига и взыскуя совершенства в исполнении заповедей Господних, она, едва окончив школу, посвятила свою жизнь помощи ближним. В 1920 году завершилась на территории Сибири гражданская война и начались репрессии против народа, а вскоре и сама Сибирь с ее обширными пространствами стала местом заключения и ссылок. В это время благочестивая девица и ревностная христианка Татьяна постановила себе за правило почти все зарабатываемые средства, а также то, что ей удавалось собрать в храмах города Томска, менять на продукты и вещи и передавать их заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает продуктовых передач, — и тем передавала.
В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму в город Иркутск. Здесь ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, которая заключалась в благотворительности узникам, но через четыре месяца ее освободили. В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну Николаевну за помощь заключенным, но на этот раз ее освободили через семь дней. После освобождения она по-прежнему продолжала помогать заключенным. К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.
Ее активная благотворительная деятельность все более привлекала внимание сотрудников ОГПУ и все более раздражала безбожников. Они стали собирать сведения для ее ареста, которые в конце концов свелись к следующей характеристике подвижницы, ставшей со временем всероссийской благотворительницей: «Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архангельске, в Томской и Иркутской тюрьмах. Производит сборы и пересылает частью по почте, большинство с оказией. Гримблит во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы».
6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил Татьяну Николаевну о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города. Татьяна Николаевна ответила:
— С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, Иркутской тюрьме и Томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною еще была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь священникам, в Иркутской тюрьме епископу Виктору (Богоявленскому), в Нарымской ссылке священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключенному духовенству, находящемуся в Томских домах заключения, и мирянам; вообще заключенным, не зная причин их заключения.
— Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных? - спросил следователь.
— Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, — ответила Татьяна, не желая впутывать в это дело никого из знакомого ей духовенства.
— Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?
— Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.
На следующий день ОГПУ выписало ордер на ее арест, и она была заключена в Томское ОГПУ.
18 мая следствие было закончено и ОГПУ постановило:« Принимая во внимание, что дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность... все же установлена, а посему дознание считать законченным и, согласно приказу ОГПУ за № 172, таковое направить в Особое Совещание при Коллегии ОГПУ для применения... внесудебного наказания — административной ссылки». Татьяна Николаевна вместе с некоторыми другими арестованными священниками рассматривалась как «вдохновительница тихоновского движения в губернии. С удалением их из губернии значительно поколеблются устои тихоновской организации». Документы дела были препровождены в ОГПУ в Москве, а после того, как здесь было принято решение о репрессиях против арестованных, 26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну в Зырянский край на три года. 1 июля 1926 года Татьяна Николаевна по этапу была доставлена в Усть-Сысольск.
15 июля 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Николаевну этапом через всю страну в Казахстан на оставшийся срок. 15 декабря она прибыла в Туркестан. 19 декабря 1927 года Особое Совещание постановило освободить ее, предоставив ей право жить, где пожелает. О том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года, и 16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. Она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый священник архимандрит Гавриил (Игошкин). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах, где она стала петь на клиросе. Вернувшись из заключения, она еще активней помогала оставшимся в ссылках и находящимся в тюрьмах заключенным, многих из которых она теперь знала лично. Посещения заключенных и помощь им стали ее подвигом и служением Христу. По выражению многих святителей, стяжавших впоследствии мученический венец, она стала для них новым Филаретом Милостивым. В подвиге милосердия и помощи, безотказности и широте этой помощи ей не было равных. В ее сердце, вместившем Христа, никому уже не было тесно.
В начале тридцатых годов поднялась очередная волна безбожных гонений на Русскую Православную Церковь, когда были арестованы несколько десятков тысяч священнослужителей и мирян. Сотни их были арестованы и в Москве, и среди них 14 апреля 1931 года была арестована и Татьяна. Через несколько дней следователь допросил ее. Она рассказала, что действительно помогала ссыльным и заключенным, но только она, особенно вначале, помогала всем заключенным, вовсе не интересуясь, церковные это люди или нет, и даже по политическим ли они осуждены статьям или по уголовным, — для нее было важно только то, что они нуждались и не имели того, кто бы им помогал.
30 апреля 1931 года Особое Совещание приговорило Татьяну Гримблит к трем годам заключения в концлагере, и она была отправлена в Вишерский исправительно-трудовой лагерь в Пермской области. Здесь, в лагере, она изучила медицину и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало выбранному ею подвижническому пути — беззаветному служению ближним. В 1932 году она была освобождена с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Местом жительства она избрала город Юрьев-Польский Владимирской области. После окончания срока в 1933 году Татьяна Николаевна поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году она переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.
Работая в больнице, и зачастую много больше, чем ей полагалось по ее обязанностям, она почти все свои средства, а также и те, что ей жертвовали для заключенных верующие люди, отдавала на помощь находящемуся в заключении духовенству и православным мирянам, ведя с ними активную переписку. В ее деятельности для всех страждущих была ощутима не только ее материальная поддержка, но и поддержка словом — в письмах, которые она посылала. Для некоторых она в иные периоды становилась единственным корреспондентом и помощником. Епископ Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, - был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд, а затем еще друзьям прочитывал: владыке Николаю и отцу Сергию — своему духовному отцу. Да! Доброе у Вас сердце, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас — Божий дар. Вы — по милости Божией — поняли, что высшее счастье здесь — на земле — это любить людей и помогать им. И Вы — слабенькая, бедненькая — с Божьей помощью, как солнышко, своей добротой согреваете обездоленных и помогаете, как можете. Вспоминаются слова Божии, сказанные устами святого апостола Павла: «Сила Моя в немощи совершается». Дай Господи Вам силы и здоровья много-много лет идти этим путем и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни[✳✳] и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжелую болезнь[✳✳✳], изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слез утрете, сколько страданий облегчите... Работаете в лаборатории, в аптеке? Прекрасно. Вспоминайте святого великомученика Пантелеймона Целителя и его коробочку с лекарствами в руках (как на образах изображают) и о имени Господнем работайте, трудитесь во славу Божию. Всякое лекарство, рассыпаемое по порошкам, разливаемое по склянкам, да будет ограждено знамением Святого Креста. Слава Господу Богу!»
Архиепископ Аверкий (Кедров), находившийся в ссылке в городе Бирске в Башкирии, писал Татьяне Николаевне: «Получил Ваше закрытое письмо, а вслед за ним открытку. За то и другое приношу Вам сердечную благодарность. Слава Богу — они по-прежнему полны бодрости и света, крепкой веры и твердого упования на промыслительную десницу Всевышнего. Слава Богу! Да никогда не иссякнет и не умалится в душе Вашей этот живоносный источник, который так облегчает здесь на земле восприятие жизненных невзгод, несчастий, ударов, неудач и разочарований. Не длинен еще пройденный путь Вашей благословенной от Господа жизни, а между тем сколько бурь пронеслось над Вашей главой. И не только над головой: как острое оружие они прошли и через Ваше сердце. Но не поколебали его и не сдвинули его с краеугольного камня — скалы, на которой оно покоится, — я разумею Христа Спасителя. Не погасили эти штормы в Вашем милом сердце ярко горящий и пламенеющий огонь веры святой. Слава Богу — радуюсь сему и преклоняюсь пред Вашим этим подвигом непоколебимой преданности Творцу, пред теми болезненными скорбями, испытаниями, страданиями нравственными, через которые лежал Ваш путь к этой победе в Вашей душе Христа над Велиаром, неба над землей, света над тьмой. Спаси Вас Христос и сохрани, помоги Вам и впредь неустрашимо и непоколебимо стоять на божественной страже своего святого святых...»
Больше всего из земных мест Татьяна Николаевна любила Дивеево, куда она приезжала часто и где служил ее духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном 5 сентября 1937 года архиепископу Аверкию (Кедрову), еще находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства и мирян, она писала: «Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров, Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то. А на поездку во время отпуска все благословили.
Откликайтесь, солнышко милое. А то я беспокоюсь, не случилось ли с Вами чего недоброго. Напомните мне географию. Далеко ли Бирск от Уфы? Пишите мне, я уже крепко соскучилась о Вас, родной мой».
Вечером, в тот день, когда Татьяна писала это письмо, она была арестована. Сотрудники НКВД пришли ее арестовывать, когда она писала очередное письмо священнику в ссылку, остановив его на полуслове. Уходя в тюрьму, она оставила записку подруге, чтобы та обо всем происшедшем уведомила ее мать. Сохраняя даже в эти минуты мир и спокойствие, Татьяна Николаевна писала: «Ольга родная, прости! Прибери все. Получи белье от Дуни. Белье прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы все послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли все маме, известив ее сначала о моем аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне, — опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».
Допрашивал Татьяну начальник Константиновского районного отделения НКВД Судаков.
— Обвиняемая Гримблит, при обыске у вас изъята переписка с указанием массы адресов. Какие вы имеете связи с указанными лицами и кто они по положению? — спросил он.
— Шесть человек, указанные в адресах, являются священнослужителями, и все они были в заключении и в этапах, а в данное время они находятся в заключении и в минусах. Связь у меня с ними есть лишь письмами. Остальные адреса моих родственников, работающих в Москве и в Александрове.
После допроса заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице — врача, медсестру и бухгалтеров.
Они показали: «Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заем Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заем не голосовала».
«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах, сравнивая положение в тюрьмах царского строя с настоящим, Гримблит говорила: «При советской власти можно встретить безобразных моментов не меньше, чем прежде». Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: «Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь». На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: «За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно». В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночевки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58-й статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-й статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период ее работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».
«Мне известно, что Гримблит очень религиозный человек, ставившая религию выше всего. В день Преображения в разговоре со мной Гримблит сказала: «Теперь стал не народ, а просто подобно скоту. Помню, как было раньше, когда я училась в гимназии. Сходишь в церковь, отдохнешь, и работа спорится лучше, а теперь нет никакого различия, но придет время, Господь покарает и за все спросит». Мне также приходилось часто от Гримблит слышать слова: «Придет все же время, когда тот, кто не верует, будет после каяться и пострадает за это, как страдаем в данное время мы, верующие». Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: «С Господом Богом». И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».
«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: «Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать». И, упрекая родителей, говорила: «Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит». В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев».
После допросов свидетелей заместитель начальника НКВД Константиновского района допросил Татьяну.
— Обвиняемая Гримблит, не состояли ли вы и не состоите ли в настоящее время в какой-либо религиозной секте; если состоите, то каковы ее цели?
— Ни в какой секте я не состояла и не состою.
— Обвиняемая Гримблит, из каких средств вы оказывали помощь заключенным и не являетесь ли вы членом какой-либо организации, ставящей своей задачей оказание им помощи, а также внедрение религии в массы?
— Я ни в какой организации никогда не состояла и не состою. Помощь заключенным и кому могу помочь я оказываю из своих заработанных средств. Внедрением религии в массы я никогда не занималась и не занимаюсь.
— Какова причина вашей помощи в большинстве случаев политзаключенным, а также причина ведения вами переписки исключительно с политзаключенными?
— Являясь религиозным человеком, я и помощь оказывала только заключенным религиозникам, с которыми встречалась на этапах и в заключении, и, выйдя на свободу, переписывалась с ними. С остальной же частью политзаключенных я никогда не имела никакой связи.
— Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?
— Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала.
— Обвиняемая Гримблит, признаете ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?
— Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: «Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то», я отвечала: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них».
После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение. 21 сентября перед отправкой обвинительного заключения на решение тройки сотрудник НКВД Идельсон вызвал Татьяну на допрос и, узнав, за что и когда она арестовывалась раньше, спросил:
— Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете ли себя виновной?
— Виновной себя не признаю. Антисоветской агитацией никогда не занималась.
— Вы также обвиняетесь в проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константинове. Признаете себя виновной?
— Виновной себя не признаю, вредительской деятельностью никогда не занималась.
Прочитав протокол допроса, Татьяна подписалась под фразой, оканчивающей протокол: «Записано с моих слов верно, мной лично прочитано».
22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из Московских тюрем, где перед казнью с нее была снята фотография для палача. Татьяна Николаевна Гримблит была расстреляна 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.
Память мученицы Татианы совершается 10/23 сентября, а так же в день памяти Собора Новомучеников и Исповедников Российских ХХ века.
Стихотворения мученицы Татианы (Гримблит):
Вечная память
Ложь, клевета благодарностью будут
Мне за любовь, за труды.
Пусть меня каждый и все позабудут, —
Помни всегда только Ты.
Вечную память мне дай, умоляю,
Память Твою, мой Христос.
С радостью светлой мой путь продвигаю,
Муку мою кто унес?
Кто всю тоску, что мне сердце изъела,
Счастьем, любовью сменил,
Труд мой посильный в великое дело
Благостно в подвиг вменил?..
Молодость, юность — в одежде терновой,
Выпита чаша до дна.
Вечная память мне смертным покровом,
Верую, будет дана.
У Креста
«Не отвержи мене от лица Твоего…»
Умоляю, мой Бог справедливый:
Успокой мое сердце: не жду ничего
Я от жизни земной, прихотливой.
Мне не радость сулит эта жизнь на земле,
Я решила идти за Тобой,
И в награду за то, что служу Красоте,
Мир покроет меня клеветой.
Но во имя Твое все готова терпеть,
Пусть я только лишь горе найду.
За Тебя, мой Господь, я хочу умереть,
За Тебя на страданья пойду.
Мир не понял меня, и над скорбью святой,
Что в своей затаила груди,
Посмеется шутя и, смеясь над Тобой,
Приготовит мне крест впереди.
Но готова служить всей душою Тебе,
Пусть враги мне родные мои;
Утиши мою скорбь, мир усталой душе
Посылай в наши тяжкие дни.
Пусть осудят меня, и не будет друзей,
Я с Тобою останусь одна, —
Только будь неразлучен с душою моей,
Помоги выпить чашу до дна.
Я отраду нашла у Креста Твоего,
И уж в мире от мира ушла,
Мой душевный покой отдала за Него,
Много слез в тишине пролила
Не слезами, а кровью я раны Твои,
Мой Спаситель, готова омыть.
Я хочу, чтоб скорее настали те дни.
Мне бы жизнь за Тебя положить.
Всенощная
«Слава Тебе, показавшему Свет...»
Возглас святой в алтаре, -
Этим словам, так любимым, в ответ
Дрогнуло сердце во мне.
Молча, с молитвой, встаю на колени
Я пред Распятьем святым,
Быстро скользят по лицу Его тени,
Кажется мне Он живым.
Кажется мне, что уста дорогие
Вымолвить слово хотят
Или закрытые очи святые
В душу с укором глядят.
Совесть сурово укор повторила,
Глаз не могу я поднять,
Страсти земные тревожные всплыли,
Душу пустить не хотят.
«Боже мой, Боже, все сердце с Тобою!
Славу Тебе не пою,
Сжалься, молю я, над грешной душою,
Видишь Ты, слезы я лью.
Слезы те, Боже, - раскаянья слезы:
Душу мою исцели,
Ночью пошли Ты ей светлые грезы,
Мир в мое сердце всели».
Доля
О душа, не скорби, не боли!
Знаю горькую долю мою;
Сердце, жажду свою утоли
В тех слезах, что я тайно пролью.
Не услышит никто, никогда
Наболевшего стона души,
Буду плакать я только тогда,
Когда ночь. Не заметят в тиши,
Как я Богу молюсь и скорблю,
Призывая напрасно друзей:
Далеко те, кого я люблю,
И не знают печали моей.
Пусть не знают — им легче теперь,
Не увидят решеток они,
И железом обитая дверь
Не закроет веселья огни.
Солнце шлет им горячий привет,
И весна рассыпает цветы, —
Для меня же той радости нет,
Угасают надежды, мечты.
Меня мрачные стены гнетут,
Одиночество душу томит,
По ночам мысли спать не дают,
Сердце бьется в груди и болит.
О душа, не скорби, не боли,
Знаю горькую долю мою.
Сердце, жажду свою утоли
В тех слезах, что я тайно пролью.
Надежда
О надежда, луч небесный,
Чаще душу согревай,
Освещай мне в клетке тесной
Жизнь и силы подавай,
Что б боролась терпеливо,
До победного конца,
Пусть иду я сиротливо
И не жду себе венца.
Мой венец — насмешки, злоба.
Пусть смеются надо мной!
Буду я служить до гроба
Правде, Истине святой.
Ночь
В небе уж яркие звезды горят,
Вижу я их из тюрьмы.
В камере тихо, и все уже спят,
Думу забыли умы.
Позднее время; мне сон — избавитель:
Глаз не сомкнул я, не сплю.
Злая тоска, этот демон-мучитель,
Душу терзает мою.
Узкие двери железом обиты,
Тяжестью давят своей,
В окнах решетки слезами омыты
Много страдавших людей.
Больно душа о свободе тоскует,
Бьется в груди, как в стенах,
А за решеткой неправда ликует,
Пляшет, купаясь в слезах,
И веселится; в крови, как в кораллах,
Весь изукрашен костюм,
Жемчуга нити — то слезы в кристаллах,
След от настойчивых дум.
Стены высокие, вы заглушите
Стоны печали людской,
Горе, страданье в себе сохраните:
Их не слыхать за стеной.
Желание
Пусть, Боже, недолго мне жить,
Но эти последние годы
Хочу я Тебе посвятить.
В минуту душевной невзгоды
Тебе я молюсь, у Креста
Душевные черпая силы.
И верую, что не мечта
В служенье Тебе до могилы
Надеяться правду найти.
Пусть зло надо мною смеется
На этом суровом пути, —
Слезы не первые льются:
Зло надо добром победить.
Любовь — это правда святая.
Дай силы врагов полюбить,
Завет Твой святой исполняя.
✳ ✳ ✳
Я молю, пошли мне силы,
Чтоб служила до могилы
Одному Тебе.
Тишина
Вижу тихий вечер
Летнею порой.
Веет теплый ветер
Мягко надо мной.
Шелестят березы,
Шепчутся листы
Про былые грезы,
Сладкие мечты.
Звездочки сияют
Тихо и тепло,
Душу мне ласкают,
В сердце так легко.
Далеко сомненья,
Далеко печаль,
Светлые виденья,
Золотая даль.
Думы полны мира,
Как закат весной,
Радостная лира,
В сердце песни пой!
Сердце, сохрани же,
Мир тот и тогда,
Когда будут ближе
Горе и нужда.
И в страданьях, в муке
Душу согревай,
Дорогие звуки
Тихо напевай.
В тюрьме
О, эта решетка, решетка стальная!
Зачем она душу гнетет?
Погасла уж в сердце мечта золотая,
А время идет да идет.
Так лучшие годы в тюрьме мне томиться
Судьбой невеселой дано,
И молодость чистая быстро промчится,
Останется горе одно.
Печаль и невзгоды тяжелых страданий
Мне рано на сердце легли,
Нет больше тех светлых и чистых желаний,
Что душу к веселью влекли.
Мне вспомнилось детство: те годы златые
Я в доме родном провела,
Невинные детски и детски святые,
Мечты без порока и зла.
Теперь же все мысли стремлений высоких
Тюрьма навсегда отняла.
Решетка стальная немало глубоких
Ран в сердце мое нанесла.
Что ж, Боже, твори Твою волю святую,
Пусть мне суждено умереть,
Но Ты исцели мою душу больную
И силы ей даруй терпеть.
Вечер
Далеко за рекой кто-то песню поет,
В этой песне тоска и печаль,
А задумчивый ветер ту песню несет
В серебристую, светлую даль.
Редко рыба всплеснется в вечерней тиши;
Пахнет свежестью, сеном с лугов,
И, в воде отражаясь, плывут камыши,
Наклонились цветы с берегов.
Показался и месяца рог золотой,
Огоньки заискрились в струях,
Потянулся туман белоснежной мечтой,
Бор шумит на прибрежных холмах.
Словно замерло все: уж давно замолчал
Одинокий певец за рекой,
Лишь ручей, по камням пробегая, журчал,
Находя у залива покой.
В эту ясную ночь хорошо и тепло,
Даже ветер покорно притих.
Небо смотрится в чистое речки стекло
Отраженьем созвездий своих.
Разговор
«Почему ты не хочешь смеяться и петь?
Молодых твоих лет не губи,
Пока сердце еще не устало гореть,
Жизнь и радость ее полюби.
Оторвись от забот и не мучай себя». —
«Брось. Седая тоска не уйдет.
Она в сердце вопьется и мучит тебя,
Где ни скроешься — всюду найдет.
Та тоска не о том, что ты счастьем зовешь, —
Это чувство и в детстве жило,
Развлеченьем, весельем его не зальешь,
И смеяться над ним тяжело.
Тебе хочется песен, а сердце молчит,
Ложным смехом печали покрыв,
Мне не спеть этой песни, что в сердце звучит,
Не излить благодатный порыв».
Пусть уста замолчат, чтобы слышать ясней
И понять, куда сердце зовет;
Будет ярче сияние скромных огней,
Что любовь в моем сердце зажжет.
Жадно внемлет душа, скромный голос зовет,
И лампада у сердца горит,
Она мир и отраду вокруг себя льет,
И мелодия тихо звенит.
Громче, громче звучи, дорогая струна,
Чтобы тихий Твой голос любить;
Чашу горя я с радостью выпью до дна —
Сердцу песен иных не забыть.
Туман
Душно мне, душно, туман отгоните!
Холодно, больно душе обнаженной;
Звуки далекие, вы не маните,
Не отойду я от свечки зажженной,
Правда, не мною, — но мною любимой,
Дивно сияющей, ярко горящей,
Мне путеводной звездой негасимой
В жизнь одинокую тихо светящей.
Но я не вижу в тумане суровом,
Душу окутавшем, — все заслонило
Чуждым, сырым и холодным покровом
Сердце одетое больно заныло.
Душно мне, душно мне! Страхом объята,
Жадно смотрю я, а сердце так бьется.
О, разойдись ты, туманность проклята,
Звуки, умолкните — песнь не поется!
Два мгновения
Ночь своим покровом землю обняла,
Думушка за думой в сердце потекла.
Если б я умела мысли разгадать,
Если б я умела душу передать…
Далеко, на море, все прибой, отбой,
Волны молчаливо борются с судьбой.
Хочется сквозь воду увидать до дна,
Где песок сыпучий, где вода мутна.
Хочется и сердце всколыхнуть до дна,
Но душа порою так же холодна —
Точно камень мрачный, на груди лежит,
Жемчугом прозрачным в ней слеза дрожит…
Но пройдет этот миг — загорится огнем
И растопится лед кровью в сердце моем:
Это солнце взошло, освещая вокруг,
Вся природа ему улыбнулася вдруг.
Все смеется росой и, сверкая, блестит,
На березе в гнезде громко птица свистит.
Встрепенулись цветы и трава на лугах,
Даже тучки сияли слезой в небесах.
Разошелся туман, разлетелось кольцо,
Властно миром, покоем пахнуло в лицо.
Быстро ночь отошла, вот и день наступил, —
Распахнулась душа, бодро, полная сил.
Вычегда
Вычегда плещет о берег крутой,
Жадно смотрю на струи:
Быстро проходят далекой мечтой,
Кину им мысли мои.
Пусть унесутся на север волной,
Я же на юг улечу,
Чтобы не встретиться с думой лихой,
Путь ей слезой оплачу.
Духом далеко, да юг мне не мил,
Пенится север-река,
Плотно ложится у берега ил,
Как и на сердце тоска.
Вот она лодка — скорей на волну,
Взмахом весла оттолкнусь,
Ближе к водам вычегодским прильну,
Звонкою песней зальюсь.
Так же проходят сестра за сестрой
Волны, прозрачны до дна,
Там, далеко, за Уралом-горой —
Шире лишь, тише волна.
Ох, не рисуйте мне в южной стране
Рай — я не буду любить.
Север —холодный, а сердце в огне —
Родину как позабыть?!
С северной, дикою, яркой красой
Сердцем, любовью слилась…
Лес непрерывной лежит полосой,
Речка змеей извилась.
У Покрова
Не могу передать Твоих щедрых даров
Ни на деле, ни словом простым, —
Ты прими меня, Матерь, под дивный Покров,
Будь защитой пред Сыном Твоим.
Знаю, полон любви, милосердия Он,
Да молитвы-то нет у меня;
Не Его — человеческий вижу закон:
Мир стоит полный ласки, огня.
Вижу: ложь разукрасилась в пестрый наряд,
Запрещенный Твой плод золотит,
Чтобы сладок он был, — а внутри его яд,
Злою мухой всю жизнь отравит.
Нет дороги добру, состраданью, любви,
Искаженные лица кругом,
Справедливость и правда по горло в крови,
Эта кровь и на сердце моем.
Я не буду рассказывать много тревог, —
Ты сама в этом мире жила,
И он дал Тебе скорби вкусить, сколько мог,
Сколько мог, он принес Тебе зла.
Знаешь все: как я сердцем на Бога взгляну,
Мир стоит предо мною стеной,
Он прекрасен, высок и закрыл сатану,
Он смеется над думой больной.
Клевета не страшна, не насмешка люта,
Не разлука страданьем томит,
А сознанье, что в сердце моем налита
Та же злоба, что в мире лежит.
Через край ты пропитана скорбью, земля.
Отойди поскорей, отойди!
О, Святейшая Матерь, молись за меня,
Волю Сына во мне затверди.
Дай
Не содеянное мною
Очи видели Твои,
Так покрой же глубиною
Нескончаемой любви
Против воли, что таится
Далеко на дне души.
Дай мне радостно молиться,
Все сомненья потуши.
Если видишь, что устанет
Сердце скорбь переносить,
Посмеется жизнь, обманет
И лукаво воскресит
Пережитые желанья,
На другой поманит путь,
Помоги нести страданья,
У Твоих ног отдохнуть.
Пусть вся молодость промчится:
Что пройдет, не повторить, —
Лишь бы мне везде молиться
И всегда Тебя любить.
Ты желание целуешь,
И, намеренье любя,
Верю, мир душе даруешь, —
Дай же мне любить Тебя.
Весна
Весна, золотая весна!
Пришла, победила
И думы мои унесла
Волшебная сила.
Душа успокоилась вдруг,
И, мира полна,
От горя, от скорби, от мук
Далёко она.
О, этот чарующий сон!
Весь мир позабыт,
Слезой, как вином, упоен,
Страданьем омыт.
А думы мои унесло,
Забылась душа;
Кругом так шумливо, тепло —
Весна хороша.
О, не будите меня,
Хочу я уснуть.
Весна, дай мне света, огня, —
Согрей Ты мой путь!
✳ ✳ ✳
Защищу я тебя,
Смою пятна твои;
Безгранично любя,
Дам все силы мои
На служенье Христу.
Сохраню я завет
И, исполнив мечту,
Дам я Богу ответ,
Что любила тебя
И внимала словам;
Научил ты меня,
По Христовым стопам
Жизнь свою направлять,
Бескорыстно любить,
Правду в мире искать,
Только правде служить.
Детство
О детство, детство золотое,
Зачем промчалось ты?!
Зачем ты, время дорогое,
Не унесло с собой мечты?
Остались мне воспоминанья
Минувших светлых лет.
Их не вернут назад мечтанья,
Они прошли, их нет.
К чему живет в душе желанье
Все прошлое вернуть?
И будет в сердце лишь страданье, —
Вперед летит наш путь.
Жизнь моя
Вспомню жизнь короткую,
Прожитую мной,
И улыбку кроткую
Матери родной.
Детство улыбается
Миром и теплом,
Сердце загорается
Радостным огнем.
Соберемся детушки
Зимним вечерком
В комнате у дедушки, —
В жмурки всем двором,
Оживленно прыгаем
Лишь в одних чулках,
Осторожно двигаем
Вещи на столах…
Луч лампады светится
Тихим огоньком,
Да со злобой мечется
Ветер за окном.
Тихое, любимое
Детство протекло,
Навсегда, родимое,
В душу залегло.
Хоть не безмятежная,
Юность, ты прошла,
Но любовью нежною
Сердце разожгла.
Часто к нам сходилася
Молодежь тогда,
Шумно веселилася —
Далеко нужда.
Но тоска глубокая
Душу жгла мою:
Мыслями далекая,
Слезы затаю.
Пела, улыбалася —
Сердце как в огне,
Выдать я боялася
Дорогое мне.
Вся душа мучительно
Прочь уйти звала,
А тоска язвительно
Грудь мою рвала.
Молодежь-то шумная,
Весело как ей,
Только я, безумная,
Все с тоской моей.
Будто веселилася
В танцах, за игрой,
А в душе молилася:
«Боже, будь со мной».
Сердцем и душой моей
Далеко была,
Схоронив в душе, Твоей
Радостью жила.
И теперь, в ночь темную
Богу мысль отдам,
Всю тоску огромную
Положу к ногам.
Знаю, успокоится
Сердце перед Ним,
И слезой отмоется
Все, что было злым.
Поле
Поле широкое,
Поле просторное,
Небо высокое,
Солнце задорное, —
Все улыбается,
Радостно дышится,
В счастье купается,
Горя не слышится.
Быстро рассеялись
Тучи постылые,
Прахом развеялись
Мысли немилые.
Воздух лучистыми
Волнами носится,
Рожь колосистая
Жать уже просится.
Волны те сладостью
В душу вливаются
Борозды радостью
В ней отражаются.
Соузница
Я хочу передать
Что мне камнем на сердце легло.
Может быть, тосковать
Меньше стало бы сердце мое, —
Ведь жизнь так сурово
На слабые плечи легла,
Холодным покровом
Все думы мои обвила.
Не в розовом свете
Я вижу вокруг себя все,
Не лаской, приветом,
А смертью пахнуло в лицо.
Забыть разве можно
Сырую подвальную клеть, —
Стучалась тревожно
В решетку высокую смерть,
И слово срывалось
С уже холодеющих губ:
Ей все открывалась
Деревня и начатый сруб,
Поляна большая
И лес непроходной стеной
До самого края,
До речки прозрачной лесной.
Там дружно сливались
Пила и топор-сорванец,
Там дети остались,
Там муж, престарелый отец.
И мне показалось,
Тюрьма - это призрак пустой, —
И речка плескалась,
Журча у осоки густой,
И, словно русалка,
Глядела из темных кустов
То парус о палку
Трепался, сорваться готов.
Стоят и гордятся
Высокие ели кругом,
Туманы ложатся,
С болота несет холодком…
Но мысль оборвалась,
Я быстро склонилась над ней —
Опять заметалась,
Припала вдруг к шее моей.
Жить сердце устало —
Подруге теперь хорошо:
Соузникам стало
Мне стывшее тело ее.
Вот скромная повесть
Наследницы думы твоей, —
То миру не новость,
Так много в нем слито скорбей.
Подруга <Совесть>
Пускай в далекой стороне
Страданье ожидает,
Пускай душа горит во мне,
Тоскует, вспоминает.
Мне в прошлом не в чем упрекнуть
Себя — вперед же смело!
В благословенный Богом путь
За дорогое дело.
Этапы, тюрьмы не страшны.
Железные решетки!
Не возмутить вам тишины
Души спокойно-кроткой.
Ты ярче в ссылке, жизнь, гори,
И силы молодые;
Пусть не верну моей зари
И радости былые.
Зато чиста со мной идет
Подруга дорогая,
Среди нужды, среди забот,
Любовно помогая.
Она мне радость сохранит,
Уныние отгонит.
И обопрусь, как о гранит,
Когда душа застонет.
Мне совесть чистая вдали
Скорбь радостью заменит.
Пускай далеко увезли —
Подруга не изменит.
На лыжах
Кто кручину разгадает
И печаль мою отгонит?
Ветер мечется, рыдает,
Меж деревьев глухо стонет.
Снегу много навалило,
И закат уж догорает.
Что ты, сердце, так заныло?
Что тебе напоминают
Эти сосны, что, обнявшись,
Здесь стоят и дремлют годы,
Или, с родиной расставшись,
Ты скорбишь среди природы?
Ветер снег с ветвей бросает,
Словно пухом вся покрыта.
С новой силой воскресает
Все, что было пережито.
Сколько лютых слез, печали
Пред душою проходило:
На святой Руси сжигали
Богу, скорбное кадило.
Есть, скажи, страна другая,
Где бы больше скорбей было?
Из святых теперь святая,
Мукой Русь себя покрыла.
Назову многострадальной:
Все в тебе тревоги слиты.
«Боже, пред судьбой печальной
Нам терпение пошли Ты».
Скорбь минует, давши силы
Душам, в муке закаленным,
Чтоб служили до могилы
Богу сердцем обновленным.
Прочь вы, думы; снегу много,
И закат уж догорает.
Не легка пускай дорога,
Сердце силы собирает.
След не долго серебрится:
Снег поспешно заметает,
А на душу мир ложится,
Тихо дума отдыхает.
Последнее прости
Теперь, когда кончаю жить,
Смелее мысль моя.
Всегда, всегда благодарить
В молитве буду я
Тебя, Господь, — ведь жизнь прошла
Вся под Твоей рукой,
И я любила, как могла,
Наградой был покой.
Но не покой искала я —
Запала в сердце мне
Святая проповедь Твоя,
Распятый на Кресте.
Я с детских лет Тебя звала,
Спасителю благой.
Креста как радости ждала,
В тюрьме жила Тобой.
Здоровья, силы много дал —
Все возвратила их,
И Ты Твое как дар принял, —
Конец мой будет тих.
За все, Господь, благодарю:
Крест и Твоя Любовь
Всегда светили в грудь мою,
Бери всю жизнь, всю кровь.
Уж недалеко, в смертный час
Ты Ангела пошли:
Мне будет жутко — чтоб он спас,
Закрыл глаза мои.
В последний миг борьбы земной
Сомненья, муки, страсть
Сбегутся мрачною толпой,
Свою почуя власть.
Но не давай победы им
И дух мой защити,
Тоской смертельною томим, —
Прости меня, прости.
Страданьем много я жила,
Любовь Твою склони.
Я не припомню в мире зла;
Когда умру, прими.
Тайна Сибири
Много, тайга ты родная,
Скорби и муки таишь,
С ветром седым вспоминая,
Вечно ветвями шумишь.
Помнят высокие ели
Тропку — травой заросла, —
Здесь кандалами звенели,
Партия скованных шла.
Песни тоскливы, тягучи
В небо далёко неслись.
Слезы, страдальчески жгучи,
В землю сырую впились.
Сердце застыло в печали,
Жены меж ними брели,
Сжатые губы молчали,
Ноги оковы несли.
Много тропой неширокой
Партий прошло в рудники,
Там же, над речкой глубокой
Дремлют, склонясь, тальники.
Камень такой же невзрачный
Тайну сурово хранит,
Мечется воздух прозрачный,
Хочет он сдвинуть гранит.
Только струи, пробегая
Между песку и камней,
Шепчут, друг друга толкая:
«Знаем мы тайну о ней.
Годы с тех пор проходили,
Жадной гонимы судьбой.
Помнишь? Свидетели были
Небо да мы же с тобой…
Грустную песню шептали,
Как подходила она,
Губы сухие припали,
Думали, выпьют до дна.
Много душою страдала,
Что-то шептали уста,
Долго бедняжка бежала
И прилегла у куста.
Руки и ноги покрыты
Кровью — ужасна была.
Тучка, скорее скажи ты,
Кто и откуда пришла?» —
«Из рудников убежала, —
Бредит, недолго ей жить». —
«Свежая ночь покрывало
Женщине выдать спешит…
Только весной шаловливой
Мы высоко поднялись —
Кости, хранимые ивой,
К северу вдруг понеслись.
Много в те годы хранили
Тех, что от жизни ушли,
Тело их лаской омыли
И далеко погребли».
Много, тайга ты родная,
Скорби и горя впила.
Речка, струясь и ныряя,
К северу тайны несла.
Вдохновенье
Дорогое вдохновенье,
Чаще приходи,
Только эти лишь мгновенья
Красят жизни дни.
Много в жизни нашей горя,
Редко светлый день.
Слез людьми пролито море,
Счастья только тень.
Ты же, светлое мгновенье,
Красишь жизнь мою.
Я души моей движенья
В сердце хороню.
Воспоминанье
Кукушка кукует: ку-ку да ку-ку,
Уныло та песня звучит
И, в сердце моем вызывая тоску,
О детских годах говорит.
О, детские дни без забот и печали,
Всегда помяну вас добром,
А сердце подскажет: они миновали, —
Душа заскорбит о былом.
Желание
О Распятый, Тебя умоляю,
Дай силы молчать и терпеть,
Лишь темною-темною ночью
Тебе песни хвалебные петь.
Мне большего счастья не надо,
Хочу только ближним служить.
Ночами ж Тебя, мой Спаситель,
От чистого сердца хвалить.
Ласточка
Ласточка быстрая в небе летает,
Грусть и тяжелые мысли рассеет,
Сердце, ей радуясь, скорбь забывает,
Лучшие мысли она в нем посеет.
Вижу я детство, стоит оно снова:
Вот пред иконой лампада сияет,
Смотрит Спаситель любовно-сурово —
Сердце глядит и невольно рыдает.
Слезы катятся — о чем, я не знаю,
Чистые детски, невинно-святые.
С тихою радостью вас вспоминаю,
Светлые слезы, молитвы ночные.
О, почему я теперь так не плачу?
Эти бы слезы всю душу омыли.
Боже, зачем я сокровище трачу,
То, что мне детские дни подарили!
Смело и часто Тебя призывала,
С радостной грустью на образ глядела,
Совесть ни в чем тогда не упрекала,
Сердце к любимому Богу летело.
Боже, к Тебе вся душа возносилась,
Кроме Тебя, я весь мир позабыла.
Если б теперь я как прежде молилась,
Если б теперь я как прежде любила!
Вейся же, ласточка, в небе высоком,
Пой ты мне песни про сердце родное,
Радость и скорбь — все о прошлом далеком,
В сердце невинном, счастливом покое.
Пускай
Пускай надо мною смеются,
Пусть душу осудят мою,
Пускай драгоценное миро
На голые камни пролью.
Пусть будут забавою людям
Страданья и муки мои.
Я душу свою открываю —
Над ней посмеются они.
Тоску и молитву святую
В стихах я моих излила,
Мечты и желания сердца,
И все, чем я только жила.
Поймут ли меня, или буду
Напрасно я бисер метать?
Так пусть надо мною смеются —
Я все-таки буду писать.
Молитва
Спасителю Боже! Опять пред Тобой —
Ты душу мою защити.
Свободно молиться Тебе не дают,
Осмеяны чувства мои.
Так пусть же смеются, хоть тяжек тот смех,
И жизнь отравляет мою.
В минуту печали и скорби души
К Распятию ниц я паду.
А если тогда я тот образ святой
Иметь пред собой не смогу,
То все же Твой скорбный, страдающий Лик
Очами ума воскрешу.
Слово
Хочется вылить тоску одинокую,
Петь без конца я хочу.
Выскажу слово нагое, глубокое,
Душу на миг излечу.
Может быть, в слове вся горечь сердечная
Скатится, прочь убежит.
Только боюсь, что печаль моя — вечная,
Та, что и ночью не спит.
С детства подруга моя неразлучная
(Верно, родилась со мной),
Дума тревожная, в скорби нескучная,
Раною стала больной, —
Дума, тоска о далеких, манящих
Правде, любви, красоте,
Выше от злобного мира горящих,
Чуждых его суете.
Не заживай, моя рана глубокая,
Болью о правде кричи,
Чтоб не залили огни те далекие
Грязные злобы ключи.
Жгуча тревога души неотступная,
Что далеко от меня,
Как и от мира жестоко-преступного,
Тихого трепет огня.
Вижу и знаю, что зло неизбежное
В сердце — с пеленок, в крови;
В нем же забыты судьбою небрежною
Искры горячей любви.
Лесть окружает и страстным желанием
Хочет меня увенчать,
Скромный венок от любви и страдания
Мир устремился отнять.
Бейтесь же, волны страстей и томления,
Знаю, что мне тяжело, —
В жизни суровой давно утешение
Сердце в любви обрело.
Тяжесть спадает — тоску ядовитую
Радость сменяет всегда.
Слово сердечное, слово открытое
Мир не поймет никогда.
Белая роза
Кто-то цветок бархатистый
Бросил в холодную сталь;
Белый, живой и душистый,
Он мне рассеял печаль.
Быстро рука подхватила,
Крепко зажала шипы —
Алая кровь подступила,
Капнула на пол тюрьмы.
Жадно и с силой дышала
Грудь ароматом весны,
Злая тоска убежала,
Свежие думы ясны.
Думушка вдаль убегает,
Мысли, как ветер, быстры,
Вижу я: дети играют,
Жгут на поляне костры.
Пламя трещит и змеится,
Крупные искры летят,
Дед на террасу садится,
Смотрит любя на ребят.
Мама сошла на поляну,
Держит пальто и платок,
Первое — дочке-буяну,
Только она — наутек.
С визгом кустами накрылась,
Прыгнула, бросилась прочь.
В тучах луна притаилась...
Тихая, ясная ночь.
Сосны в костре догорели,
Дети в кружок собрались,
Весело песню запели,
В поле слова отдались.
Эту родную картину
Вижу, лаская цветок.
Мрачные стены раздвину —
Хлынет весенний поток.
Злая тревога, уйди же,
Воля к решетке идет.
Этой весною уж ближе
Станет она у ворот.
Свет сквозь окошко струится,
Отблески в сердце моем,
Дума на родину мчится,
Там она ночью и днем.
Вид белой розы душистой
Сердце во мне разбудил,
Мысль благодарности чистой
Тем, кто ее подарил.
В пути
Далекий путь, беги, беги,
Уж не видать родной тайги —
Степь широко легла,
И поезд мчится, дым волной,
А думы, мрачной и больной,
На сердце тень и мгла.
Вся мысль — туда, где лес молчит,
Где по Сибири Обь бежит,
Смела и глубока;
Восточней — младшая сестра,
До дна прозрачна и быстра,
Томь-родина-река.
На берег камни собирать
Любила часто прибегать;
В ее хрусталь-волне
С задором юности плыла,
Струя чтоб тело обняла,
И любо было мне.
До страсти лес густой любя,
Бывало, мчусь по полю я,
В руке всегда цветы.
И кинусь я под тень листвы
На бархат зеленй травы,
Под свежие кусты.
А тут кругом все степь одна,
И поднялась в душе со дна
Волна седой тоски.
Напрасно взором я вожу:
Везде, куда ни погляжу,
Пески, пески, пески.
Вся мысль о том, увижу ль я
Сибирь, родные мне края,
На грудь змеей легла.
Там лес по сердцу, он широк;
Глубок, прозрачен рек поток,
Там вольно я жила.
Но не томи меня, печаль,
Ведь прошлых, юных лет не жаль —
Мой доброволен путь.
Я с Богом смерти не боюсь
И, как умею, помолюсь,
К Кресту прижавши грудь.
Лети же, поезд, — дым кольцом,
Несется степь перед лицом,
Вперед, вперед скорей.
Ты, солнце юга, горячо
Ласкай усталое плечо
И душу мне согрей.
Этап
Солнце свои затаило лучи,
Где-то за тучами, выше горят;
Сердце больное, не рвись, не стучи,
Пусть обнаженные шашки блестят.
Ровно шагаем один за другим,
Слышишь, как быстро за нами бегут?
Вот показались родной за родным,
Все впереди, уж и мать моя тут.
Сердце тоскует, душа так болит,
Мечется, рвется, ей тесно во мне;
Путь наш суровый слезами облит,
Кто-то со скорбью нас крестит в окне.
Быстро шагаем, уж близко вокзал,
Слезы в груди и на сердце кипят,
Бросился б вон и до смерти бежал,
Горя б не слышать, не видеть солдат!
Вот на вокзале, ты слышишь, кричат,
С нами прощаясь, — и имя мое?!
Точно в могилу ложимся, спешат
Высказать, выкрикнуть горе свое.
Рядом конвой, а в висках кровь стучит:
Видишь? — запомни, навеки простись.
«Тише!» — не я, это сердце кричит,
Все замолчали и взглядом впились.
Вот уж в вагоне смотрю я в окно,
Вижу и тетю, и мать дорогих,
Все собрались на перроне давно,
Чтоб проводить и своих, и чужих.
Ты, дорогая, всех ближе стоишь,
Хочешь проститься со мною хоть тут, —
И о чужой, словно матерь, скорбишь,
Слезы смахнешь, а другие бегут.
Слышу свисток — к нам все кинулись вдруг,
Крики, крестящие руки слились,
Всех я крещу, и тебя, о мой друг!
Богу Христу за меня помолись.
Тронулся поезд, быстрее идет,
Все уж далеко отстали от нас,
Только, родная, бежишь все вперед,
Крестишь меня, не отводишь ты глаз.
Слезы-жемчужины катишь ручьем,
Бог да хранит тебя вечно! Прощай.
Матерь и ты теперь в сердце моем
Рядом — молюсь я, прости, вспоминай.
В грозу
Туча нависла темна,
Низко, до самой горы,
Мчится, отваги полна,
Дальше уносит дары —
Жемчуг, рубины, алмаз,
В молниях вся золотых, —
Вдруг серебром убралась,
Радугой вся налилась.
Солнце, насмешки тая,
Рвет синеву облаков, —
Снова красотка земля
Дышит простором лугов.
Так сердце застыло в скорбях.
Забывши Твою благодать,
Молитва осталась в устах,
Душа перестала внимать.
Отчаянье в грудь залегло,
Как тучи холодный покров;
Твоей благодати крыло
Не грело застывшую кровь.
Но вот я стою у Дверей:
Рубинами Чаша полна,
Тони же, печаль моя, в Ней,
Там Кровь стала — капли вина.
Прими же, земли красота,
От сердца любви глубину, —
Душа же навек отдана
Только Христу одному.
Песня
Не легкая доля нам в жизни досталась —
Сидим за решеткой стальной,
И холодно, голодно, некому вспомнить
О гибнущей жизни младой.
Вот солнышко выглянет, неба кусочек
Мы видим в окошке тюрьмы.
Хоть солнышко ярко, но только, родные,
Едва ли увидимся мы.
Ведь если не сгубят болезни и голод,
То снег обагрит наша кровь, —
Тогда, перед смертью, увидим природу,
И солнышко выглянет вновь.
Марии
Машина стучит и гремит;
Как сталь ударяет о сталь,
Так, грудь раздирая, стучит
Мне в сердце больное печаль.
Сидит хороша и тонка,
Но алые губы дрожат,
И здесь, у стального станка,
Не веселы думы лежат.
Мне в сердце глубоко легли
Слова о суровой судьбе,
Диктованы были ониПечалью сердечной тебе.
«Нет, счастья уже не видать,
Родились на горе свое;
Вот с малыми нищая мать:
Вы видите детство мое.
Теперь же тяжелой рукой
Тюрьма наложила печать
На нашу семью, и покой
Приходится в водке искать».
Сказала, опять за станок,
И я за работу взялась,
На грудь лег холодный комок, —
И мука чужая мне в душу впилась.
Машина стучит и гремит,
Сливается голос колес,
Но что мою душу томит
И держит она бремя слез?
Любовь это бурной волной
Старается муку залить
И тянется грудью больной,
Чтоб горе чужое допить.
Другу
Хотя выпал снежок
И теплу уж конец,
Но остался глубок
В сердце свежий рубец.
Помню поле в цвету,
Леса дикий простор,
Ярких звезд красоту
И задумчивый взор.
Как сестру полюбил;
Провожая меня,
«Не забудьте», твердил.
О, как много огня
Я в душе берегу,
Чтоб тебя обогреть;
Хоть прийти не могу,
Но тебе буду петь.
Отгони ты печаль,
Не скорби, не тоскуй,
Посылаю я вдаль
Братский мой поцелуй;
Много встречу друзей,
Крепко буду любить,
Но заботы твоей
Никогда не забыть.
Чаще, друг дорогой,
Вспоминай и пиши,
Знай, что вместе с тобой
И молитва души.
Хотя выпал снежок
И теплу уж конец,
Но остался глубок
Но остался глубок
В сердце свежий рубец.
Посвящение В. П. К.
Вот и закат догорает...
Молча владыка сидит,
Родину он вспоминает
И на иконы глядит.
Тихо лампада сияет,
Образы ярко плывут,
Сердце в тиши созерцает
Душу, а мысли зовут
Вдаль, к белокаменной милой
Или в Чернигов родной.
Если б неведомой силой
Хоть бы минутой одной,
Этой минутой Пасхальной,
Там с дорогими пожить,
С радостной песнью похвальной
В храме Господнем служить!
В этом далеком селенье
Радостной грустью горит
Сердце, а лик Воскресенья
Мирную бодрость дарит.
«Ярче сияй мне, лампада,
Радостью душу согрей
О Победителе ада,
Смерти, греха и скорбей».
Вот и молитва, слетая
С уст, ко Христу полилась, —
Пасха, о Пасха святая,
Миру спасеньем зажглась.
Ярко лампада лучится,
Лаской сияют глаза,
Мягко в короткой реснице
Светится к Богу слеза.
Пусть ты в разлуке суровой —
Пасха! Воскресший Христос
Подал венец Свой терновый,
Чтобы и ты его нес.
Вестник
Тихо голубь белокрылый
На мое окошко сел,
Он напомнил образ милый,
Свежий голос песню пел.
В этой песне оказались
Дорогие мне слова —
Снова сердце заметалось,
Кровь быстрее потекла…
Да, надолго скорби мука
Тяжело на грудь легла, —
Клевета или разлука
В жизни спутницей была.
Только если роковое
Избежать не в силах я,
Пусть же пламя боевое
Сохранит душа моя.
Добровольно путь страданья
Пройден мной, — еще приму
Я в борьбе за Крест изгнанье,
И могилу, и тюрьму.
Милый голубь, полети же,
Передай моим родным,
Что я много к счастью ближе,
Хоть иду путем иным.
Детям
Вот и звезда загорелась,
Манит, сияя вдали,
Глубже вздохнуть захотелось,
Тени на землю легли.
Быстро за матерью ночью
Сын-шалунишка бежал,
Ранней весеннею почкой
Он, наслаждаясь, играл.
Влез по дороге в окошко,
К детям склонился, шалит.
Милые чистые крошки,
Ваша душа не болит.
Спят, а во сне-то смеются,
Щечки румянцем горят,
Жгучие слезы не льются,
Дни только радость дарят.
О, если б жизнь проходила,
Как и весенняя ночь,
Мир и улыбку дарила,
Скорби отбросила б прочь.
Ждут нас печали, невзгоды,
Или злодейкой-судьбой
Лучшие силы и годы
Устланы будут борьбой.
Будет борьба та по силе
Или от горя, забот
К ранней нежданной могиле
Дни молодые сведет?
Спите, пока еще спится,
Сон и покой не бежит,
В детской пушистой реснице
Злая слеза не дрожит.
Спят беззаботные детки,
Воздух весенний так чист,
Скоро оденутся ветки
Радостно в шелковый лист.
Думушка думу сменяет,
Ночь коротка пронеслась,
А на востоке сияет
Зорька. Огнем разожглась.
Родине
Что ты, что ты, дума злая,
В грудь настойчиво стучишь?
Я давно, прощаясь, знала,
Что навеки разлучишь
Ты, судьба, с родной землею;
Много встречу я картин,
Но в тоске глаза закрою —
Милый призрак лишь один.
Струн, далекий и красивый,
Но холодный, как гранит,
Тихий звон неприхотливый
Сердце вечно сохранит.
Там леса густы, высоки,
Не обнимешь ствол вдвоем,
Речки быстрые глубоки,
С каменистым, твердым дном.
Есть такие же поляны,
И прекрасные леса,
Жгучим солнцем вечно пьяны,
Сини-сини небеса.
Посмотрю на них с любовью —
Ненадолго хороши,
Обольется сердце кровью
О родной тайге-глуши.
Ведь земля везде сырая,
И везде она родит.
Да, земля — но не родная,
Ничего не говорит.
Есть красоты неземные,
Горы, море с сединой,
Мне ж милы края иные,
Близок только Томск родной.
Так зачем же, дума злая,
Ты тревожишь грудь мою?
Ничего не забывая,
Я о родине пою.
Слезы
Удивляюсь порой
И смеюсь над собой,
Да смеяться душа не велит.
Слезы мне не понять,
Только в них благодать,
Сердце раны их влагой целит.
Пусть бегут горячей,
Чтоб от скорби моей
Не осталось бы даже следа.
Злые думы омыв
И печали забыв,
Отдохну, успокоюсь тогда.
Не отдам никому,
Крепче к сердцу прижму
Все, что дорого, что я люблю.
Осуждают, и пусть —
Затаю мою грусть,
Слезы тихие молча пролью:
То молитва души,
В ней оставь, потуши
Все, что тягостно мучило, жгло;
Пусть холодный мой ум
Полн насмешливых дум, —
Сердце радость и веру нашло.
В сердце радость звучит;
Удивясь, замолчит,
Ум, покорный лишь думе одной:
Если б скорбь отстранить,
Души всех наградить
Светлой радостью и тишиной.
Месяц
Вышел серебристый
Погулять на воле,
Свет его лучистый
Озарил все поле.
Под кустом рябины
Соловей певучий
Льется трелью длинной,
До высокой тучи.
Дальше покатился
Месяц шаловливый
И остановился
У реки игривой.
Шустрая речонка
Месяцу смеется,
Точит камни тонко
И о берег бьется.
Луч стрелой искристой
В волны окунулся,
Так что лещ костистый
С карасем проснулся.
Плавниками двинул,
Очень удивился,
Повернувши спину,
В водоросль зарылся.
А лучу неймется,
По воде гуляет,
В воздух сонный льется
Иль волну ласкает.
Струйки молчаливо
Лилию качали,
Наготу стыдливо
Листьями скрывали.
И сквозь сон глубокий
Тихо, нежно пели.
Месяц светлоокий
Спрятался за ели.
Зорька молодая
В небе показалась.
Ночку провожая,
Утру улыбалась.
✳ ✳ ✳
Слышу песню дорогую,
Ветер засвистал,
Он в Сибирь мою родную
Только что слетал.
И, свидетель удивленный,
Как себе, верна,
Над тайгой уединенной
Мысль моя жила.
День столицы шумно весел —
Слышу шум иной:
Едет лодка, всплески весел,
Эхо над водой.
А всего милей зимою
Яркий снега блеск,
Над застывшею рекою
Льда тревожный треск.
Не сули, Москва, веселье,
Краски, юг, не трать.
Мне милей лягушки пенье,
Кедров стройных рать.
Колыбель мою качали
Белые снега,
И задумалась в печали
По тебе, тайга.
Не томи души тоскою —
Больше не ступлю
Я на родину ногою,
Но всегда люблю.
Душа
Вышел месяц, озаряя
Мягким светом даль,
Снова, душу наполняя,
Поднялась печаль.
Ты о чем, душа, тоскуешь,
Вспомнила ль кого?
Или прошлое целуешь?
Не вернуть его.
Почему всегда с тоскою
Ты на мир глядишь,
Затуманишь взор слезою
И, скорбя, молчишь?
Знаю, душу приковали
Крепче всех цепей
Кандалы земной печали
И людских страстей.
Эти узы подневольной
Жизни, суеты
Налегли на сердце с болью,
Изломав мечты.
Не землею дух рожденный
Не к земле лежит,
И порой, освобожденный,
В небесах парит.
Только миг один, свободный,
Дух блаженства полн,
Ворочаясь в мир холодный,
Жаждет чистых волн.
А земля в грязи купает
Идеал святой.
Дух же мечется, рыдает,
Тяготясь землей.
Всюду вижу смерти жало,
Злоба и тоска;
Уж сама земля устала:
Тяжела рука
Грязной зависти и смеха;
Лучшее души -
Миру страстному потеха,
Так шути, пляши!
Дух, развратом оскорбленный,
Мчится в высоту,
В мире алчном он голодный,
Жаждет красоту.
Ярко красота сияет,
Рвусь за духом я —
А земля не отпускает,
Приковав меня.
Месяц спрятался за тучу,
Скоро и рассвет;
Я усну — а дух могучий,
Может быть, и нет.
П. А. С-о
Если б я могла порою
Мчаться за думою вдаль…
Если б усталой душою
Кто-то на грудь мою пал.
Если б слезу, что катится
С щек дорогих, отереть,
Вместе бы Богу молиться,
Вместе страдать и терпеть.
Тысяча верст отделяют
Нас, но молитву мою,
Знаю, Господь принимает,
Видя, что скорби таю.
Хоть далеко друг от друга,
Только почую всегда
Тяжесть креста иль недуга,
Горе ль случится, беда.
Будешь молиться душою —
Буду молиться и я,
Сердце любовью покрою
И помяну я тебя.
Пусть нам печаль достается,
Лучшей не надо судьбы —
Счастье земли разобьется,
К миру напрасны мольбы.
Сердце же в горе и в муке
Вечную радость найдет,
С Богом в тюрьме и в разлуке
Скромное счастие пьет.
Счастье
Мне не нужно наслаждений —
Не о том грущу,
Мира лучшего видений
Всей душой ищу.
Я люблю леса и поле;
Небо, звезды, ночь
Всю тоску мою и горе
Отгоняют прочь.
Но зачем кричат мне: «Счастье!»
А счастливых нет.
Не вернуть в порывах страсти
Пролетевших лет.
Все обманно и не вечно,
Издали блестит,
Улыбается сердечно —
Тернии таит,
Привлекает и погубит.
Как несчастен тот,
Кто поверит и полюбит —
Горе он найдет.
Для чего ж пути далеки,
Света не найдешь, —
Корни радости глубоки,
Жизнь лишь проклянешь.
Скажешь: все воображенье
В молодых мечтах -
И оставишь сожаленье
О былых годах.
Милый друг, пойдем со мною,
Радость я нашла,
Не солгу тебе, не скрою,
Что тоска жила
В сердце и рвала порою
Душу из груди.
Эти язвы я покрою
Счастьем впереди.
Все равно без муки крестной
Жизнь не проживешь:
Только кажется прелестной —
Кровию польешь
Путь себе. Оставь же дали,
В душу загляни.
В ней и радость, и печали,
Холод и огни.
Ты далёко, счастье близко,
Сердце разбуди,
Пусть мешают, жалят низко —
Ты вперед иди.
Но по общему примеру
Мира клеветы
Не старайся в сердце веру
Уничтожить ты.
Пусть осудят и смеются —
Друг, прости, идем.
Им ведь слезы остаются,
Мы же отдохнем.
✳ ✳ ✳
К Богу, к Богу сердце рвется,
И к Нему душа зовет,
Но не может, хоть и бьется,
Оборвать земли тенет.
Не могу рукою властной
С наболевшего плеча
Сбросить иго злобы страстной,
Лжи одежды совлеча.
Вот с хрустальной чашей яда
Подошла неслышно лесть.
О, гори, моя лампада,
Свет для мрака — злая месть.
И сияет, и лучится,
Ярко лики озарив,
А за светом дума мчится,
В сердце искры заронив.
Подошла с улыбкой тонкой
Зависть к искрам и глядит,
Разразилась смехом звонким,
В даль роскошную манит;
Ярко золотом блеснула,
Шелком под ноги легла —
Дума светлая уснула,
Снов не видит, всюду мгла.
Но не дремлет сердце, жгучей
Болью в грудь оно стучит,
Под нависнувшею тучей
Имя Божие кричит.
Разобьется с ядом чаша
О мольбу души к святым,
С шелком мантия не наша
Разорвется, и живым
Лишь останется желанье
Бога чудного любить,
Чтоб, прильнув к Его страданью,
Силой воли путь пробить
К миру, к свету. Бодро, смело
К Богу призывай, душа,
И очисти мукой тело,
Верой твердою дыша.
На память
Есть много названий, занятий и дел,
Но выбор пути одинок,
И нашему знанью положен предел,
Как ни был бы разум глубок.
Пусть дело великое сильный берет —
Пойдем незаметным путем.
Не будет нам славу пророчить народ,
Не будет проклятья кругом.
Зачем наше имя потомкам хранить?
Мы малое дело возьмем,
Которое сердце бы стало любить,
И честно всю жизнь проживем.
Пускай одинокий, тернистый наш путь —
Бодрее вперед до конца!
Пусть скорбную чашу до дна отхлебнуть
Нам дерзко желает судьба.
Помоги
Я Тебя и умирая,
Мой Господь, благословлю,
Ты мне дал блаженство рая,
Радость подарил Твою.
Я спокойна — что мне надо?
Ничего я не ищу,
И Тебе, моя Отрада,
Дней остаток посвящу.
Я любви Твоей не стою
И завета не храню,
Только всей моей душою
На кресте Тебя люблю.
Вечно бы в груди носила
Красоту Твою с мольбой.
Помоги, чтоб и могила
Не закрыла образ Твой.
В ссылке
Вечер-то, вечер смеется,
Месяц по небу бежит,
Свет переливчатый льется,
В каждой снежинке дрожит.
Ветер, морозно, — скорее
В милую келью мою,
Руки, лицо отогрея,
Тихую песню спою.
Ветер холодный стучится,
Путь одинокий лежит.
Пусть же тоска постыдится —
Радостью сердце дрожит.
Вот не ждала, не гадала —
Родины скрыты огни —
Вместо страданья узнала
Солнечно-яркие дни.
Где вы, друзья дорогие
Слушайте песню мою,
Смолкните, звуки иные,
Радость, любовь я пою.
Ветру вручу — он свободен,
Чтобы мотив передал
Тем, кто о правде голоден,
Кто о любви исстрадал.
Мне ли не муку сулили,
Мне ли не сыпали зла? —
Радость все горе покрыла,
Счастием жизнь облила.
Вечер уж ночка сменяет,
Радостны звезды-огни,
Так же прекрасно сияют
Солнечно-яркие дни.
Судьбе
Всегда храню я думу
Про крестоносный путь,
Врагом тоске угрюмой
Любовь согрела грудь.
Судьба, смеясь удаче,
Шипов венок плела,
Теперь же горько плачет,
Разбивши чашу зла.
Готовила напиток,
Чтоб радость отравить,
Он ядом был пропитан —
И вот теперь разлит.
Хлестнув волной печали,
Свободу отняла,
Чтоб сердце трепетало
В сосуде, полном зла.
Сама гранитной ношей,
Прильнув к плечам, глядит,
Как, ею перекошен,
Тяжелый путь лежит.
Вдруг с воплем отшатнулась —
То призрак, смерти ночь! —
Ей радость улыбнулась,
Любви родная дочь.
Чего не рассчитала?!
Где муке был простор,
Свое сломала жало,
Не услыхав укор.
Укор и ропот были
Лишь на твоих устах,
Теперь на них застыли
Отчаянье и страх.
Безумна в злобе дикой,
Ты, бешено борясь,
Бессильна перед Ликом,
Что жил, в груди таясь.
Я с Ним не расставалась,
Храня из года в год.
Любовь, с Крестом венчаясь,
Зовет вперед, вперед.
Вечная память
Ложь, клевета благодарностью будут
Мне за любовь, за труды.
Пусть меня каждый и все позабудут, —
Помни всегда только Ты.
Вечную память мне дай, умоляю,
Память Твою, мой Христос.
С радостью светлой мой путь продвигаю,
Муку мою кто унес?
Кто всю тоску, что мне сердце изъела,
Счастьем, любовью сменил,
Труд мой посильный в великое дело
Благостно в подвиг вменил?
Кто же полюбит в грехе без просвета,
Грязную душу мою?!
Только Твое сердце вечно согрето, —
Ближе к Кресту припаду.
Иго Твое — это благо святое,
Бремя же дивно легко,
Время молитвы — всегда дорогое,
Злоба и мир далеко.
Молодость, юность — в одежде терновой,
Выпита чаша до дна.
Вечная память мне смертным покровом,
Верую, будет дана.
Ангелу-хранителю
Будь неусыпен, мой Ангел-хранитель —
Страшно душе среди бед,
В мире житейском будь мне управитель,
Берега, пристани нет.
Страстные волны так дерзко высоки,
Ложь на гребнях улеглась,
В утлой лодчонке по прихоти рока
Снова душа понеслась.
Волны колотятся в берег скалистый,
Ветер холодный суров.
О, прикоснись же дыханием чистым,
Ангел мой, где ж твой покров!
Это враги окружили без меры,
Ложь как полынь на устах, —
Оклеветать, оторвать бы от веры,
В сердце вселить к миру страх.
Только душе, закаленной страданьем,
Будет не страшен их крик.
Лишь под крестом и с глубоким сознаньем
Правды в себе носишь Лик.
С этим сознаньем, с Крестом за плечами
Видишь Христа впереди.
Смело за правду — Господь всегда с нами!
Ангел мой чистый, храни.
Помилуй мя, Боже
Помилуй мя, Боже, помилуй меня
И в сердце смиренье всели,
И будет небесного отблеск огня
Светить в беспокойные дни.
Ведь мне пред Тобою грехов не считать,
Их больше, чем капель в реке,
А Ты, Милосердный, даешь омывать
Всю скверну в сердечной тоске.
Я в мир окунулась, и крепко впилась
В горячую душу мою
Вся горечь людская, и муку и грязь
Я полною чашею пью.
И совесть не может жить в сердце моем —
В нем гордость притон завела;
Тогда она свитым из правды жгутом
Всю душу мою обвила.
Теперь, когда мука разлита кругом,
Страданью нет места в груди.
И плещется горе и ночью и днем
Из жизненной чаши в пути.
И кажется, крест я несу за Тебя —
Тщеславие песни поет.
Помилуй мя, Боже, помилуй меня,
Покрепче пусть жгут обовьет.
Как сердце забьется, застонет в крови,
Тоской бесконечной горит,
Не думай, что подвиг страданья твои, —
То совесть укором звучит.
Жгут правды под бременем страсти моей
Впился, и навеки во мне.
Помилуй мя, Боже, очисти скорей,
Как золото моют в огне.
Очистив, прости за любимую мать:
Поступки мои таковы,
Что, вместо любви, дала скорби печать
И белый покров головы.
Помилуй мя, Боже, помилуй теперь,
Смирение, кротость даруй,
В час смерти открой покаяния дверь,
И мать за меня поцелуй.
Прости мою дерзость, — Ты Бог и Творец,
А Мать у Креста пожалел.
Помилуй мя, падшую, Боже Отец,
Мне нет оправданья от дел.
В лазарете
Тоска притаилась, молчит.
В палате стоит тишина,
И радость на сердце звучит,
Душа была ей же полна.
А мука и горе кругом,
Склонюсь над горящим лицом —
И жалость вдруг в сердце моем
Сжимается тесным кольцом.
А я уж стою над другим,
Повязку из марли кладу;
Утешься хоть словом моим,
К тебе я еще подойду.
Я в сердце нашла уголок,
Он чист и не тесен, не мал,
Его мне Господь уберег
От страсти и лживых похвал.
Войди же, измученный брат,
Я слышу болезненный стон,
Душою и телом страдать
Ты в жизни навек обречен.
Я муки твоей не чужда,
Мой путь тоже полон забот,
И голод и холод, нужда,
Меня не задев, не пройдет.
Я горя вкусила до дна,
Вкушаю и муку твою.
Но радость, что Богом дана
В тюрьме, и на воле храню.
Любимый, измученный брат,
Неси терпеливо плоды,
Которые подал разврат.
Прими мою чашу воды.
✳ ✳ ✳
О Боже, Ты милостив, благ
И много любви положил
Для тех, кто и босый и наг,
Иль жизнь во страстях проводил,
И кто в преступленьях рожден,
Кто жизнью порок находил,
Кто вечно вином упоен, —
Ты — всех Судия — не судил.
Должны осужденными быть —
Мы власть в свои руки берем,
Хотели бы всем отомстить
И нагло злословим и лжем.
Но даже в крови и страстях
Тоска посещает сердца.
Замолкни же стон на устах,
Душа, потерпи до конца.
Велик Твой Божественный дар,
Что дух для блаженства рожден,
Но страсти уродливый жар
Для тела навеки вручен.
Душа моя, крепче борись,
Наследие предков топи
Любовью; надейся, молись —
И с верою твердой терпи.
Оставим лукавство мечты,
Пройдут наши дни без прикрас,
И отблеск Твоей красоты
Коснется хоть краешком нас.
Ты дал нам небесных даров,
Любовью сердца освятил.
О Матерь, прими под покров,
Идти без Тебя нету сил.
О Боже, любовью полно
К нам каждое Слово Твое,
И только желанье одно —
Возьми Себе сердце мое.
Тебе
Узкой, длинною тропою
Терпеливо шла,
Повстречалася с тобою,
В душу приняла.
И невольно отыскался
Уголочек в ней,
Чтобы образ твой остался
Радостью моей.
Велика твоя тревога:
Видя мой порок,
Всей душою молишь Бога,
Чтоб меня берег.
А теперь я отдыхаю
Сердцем, всей душой,
На груди же ощущаю
Крест твоей рукой.
Ты с печалью пожалела,
Со слезой в глазах,
Поцелуй запечатлела
На моих устах.
Не скорби — молитва друга
Верный спутник мне,
А теперь я часть досуга
Подарю тебе.
Скромный дар любви сердечной
От меня прими
И печатью веры вечной
Дружбу закрепи.
На дне
Железная дверь и решетка окна,
Холодный асфальтовый пол.
И кажется, жизнь бесконечно бедна,
Как ели ободранный ствол.
Разлука своею жестокой рукой
Старается сердце казнить,
Чтоб злоба и зависть с подругой тоской
Навек разучили б любить.
Кто горя, тюрьмы и разлуки не знал,
Не может свободу ценить;
Кто муку во всей наготе не видал —
Младенец, лишь начавший жить.
Конечно, легко говорить у огня,
Что холод и голод пустяк,
Обед, даже ужин готов у тебя,
Одет - и кричишь: «Я бедняк».
На гору взобрался, диктуешь закон,
На дно ты не хочешь взглянуть;
Убийство, разврат завели там притон
И с горем под ручку идут.
Простор преступленью, а ножик — судья,
Забвенье же в картах, в вине,
Порок окружает и душит тебя,
А сердце томит, как в огне.
Вот здесь ты сумей никого не судить,
Жемчужины душ отыщи,
Тогда ты, конечно, умеешь любить,
И носишь смиренье души.
Послушай, как горюшко песни поет,
Ругается дико нужда,
И злоба в измученном сердце растет,
А жизнь бесконечно тверда.
И если, жалея душою твоей,
За братом решился идти,
Тебя я ищу, дай мне руку скорей —
Хочу до тебя дорасти.
Пусть жизнь мне разлукой, тюрьмою была,
Но совесть везде сохраню,
Она же негаснущий свет пролила
На молодость, юность мою.
Бегите же дни, и в заботах, в борьбе,
Я жизнь и людей не виню;
Не плачу наполненной мукой судьбе,
А с радостью путь мой иду.
Страдай
Боже, всей душой моею
Я к Тебе стремлюсь,
Но молиться не умею,
И всегда борюсь.
Ложь змеею подколодной
Жалит сердце, грудь,
И, страстями уязвленный,
Труден узкий путь.
Пусть же камень раскаленный
Ранит ноги мне,
И, землею оскорбленный,
Плачет дух во мне.
И суровой скорби, муки
Сердце гнет несет,
Цепь тяжелая разлуки
Грудь до крови жмет.
Надо, чтоб страданье было
На пути моем,
Чтобы сердце потопило
Злые страсти в нем.
Я Тебя благословляю
За тернистый путь,
Дай мне крепость, умоляю,
И помощник будь.
Вся душа моя невольно
Рвется за Тобой.
Сердцу тяжко, сердцу больно
Путь свершать земной.
Ты ж с любовью и терпеньем
Крест наш поднял Сам, —
Я с сердечным умиленьем
Жизнь Тебе отдам.
Путь тяжелый и короткий
Впереди лежит,
Со смирением и кротко
Дай мне совершить.
Пострадай душа довольно,
Муку обними;
Надо, чтобы было больно
Сердцу в эти дни.
И к Тебе мое моленье,
Господи Ты мой,
Веру укрепи, терпенье,
Будь всегда со мной.
Обличение
Я хотела б от сердца врага полюбить,
Оглянусь— и не вижу врага,
Всей душою хотела бы злобу простить,
Да никто мне не делает зла.
За себя никого я нигде не виню,
Но могу ли за брата простить
Иль того, кто святыню родную мою
И любимый народ оскорбит?
Берегись, мое сердце, и в корне глуши —
Ты берешься прощать и судить.
Или в этом ты видишь смиренье души,
Иль дана тебе власть обвинить?
Не смотри высоко, кротко путь совершай,
Осуди прежде страсти твои.
Перед Господом душу всегда очищай,
Непорочною совесть храни.
Кто общественный врач, рассуждать не желай —
Помудрее тебя разберут.
Со смиреньем молитву сердечную дай,
Пусть с любовью все дни протекут.
Тебе зла не хотят, не имеешь врагов,
Так и ты добротою плати,
Воспитай в своем сердце смиренье, любовь,
И душою всем благо дари.
Двенадцать лет
Тринадцатый год я дорогой иду,
Уж виден конец впереди,
И чудится детство в приятном бреду
И все пережитые дни.
А детские годы веселой гурьбой
Мне сердце потешить хотят, —
Не только потешить, но чистой мольбой
И верой горячей звучат.
И в шалости детской веселой игрой
Я сердце унять не могла:
Тебя призывала невинной душой
И рано свой путь избрала.
Шестнадцати лет я молила тогда:
«О Боже, меня избери,
Возьми мои силы, пока молода,
Крестом за Тебя подари.
Пока еще чистое сердце мое
И мира не знает тревог,
Возьми, и устроишь в нем Царство Твое,
Тогда не приступит порок».
Всегда припадала к Кресту Твоему,
И Ты терпеливо внимал.
С семнадцати лет я узнала тюрьму,
Но волю Ты твердую дал.
В борьбе, искушеньях вся юность прошла,
Упреки и просьбы родных,
И много в те годы я слез пролила,
Но слов не забыла Твоих.
Ты милостив был и Своею рукой
Повел одиноким путем, —
Душа встрепенулась и сердцу покой
Стяжала в страданье своем.
На ниве тюремной тринадцатый год
Тебе добровольно служу;
Как юность, и молодость пусть протечет -
К ногам Твоим их положу.
Прими меня, Боже, на этом пути,
Последний этап предо мной:
Иду, мой Спаситель, помилуй, прости,
Мне в спутники Образ дай Твой.
✳ ✳ ✳
Мне пред последним судом
Божьим не страшно явиться:
В аду буду Бога любить,
В аду буду Богу молиться!
✳ ✳ ✳
Бог моя отрада,
Бог вся жизнь моя,
Бог моя ограда,
С Ним умру, любя.
✳ ✳ ✳
Легче вдруг стало душе,
С сердца как камень свалился:
Верно тогда за меня
Кто-нибудь Богу молился.
По матералам Благолюбие.ру