Журналист Андрей Архангельский о своей семейной истории, прадеде — священномученике Василии, который расстрелян на Бутовском полигоне, и о том, что общего между верой и языком.
Редакция «Православия и мира» попросила меня написать о моем прадеде, священномученике Василии Архангельском. Ничего и никогда в семье о нем не рассказывали. До 25 лет я не знал, кто мой прадед, и откуда такая фамилия. Я отыскал его благодаря интернету. Я отчетливо помню: набираю в поисковике ФИО прадеда — получаю ссылку на сайт Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Помню, что меня поразило большое количество Архангельских в одном месте. И вот в декабре 2000-го года я долистал, наконец, до странички прадеда и несколько часов вглядывался в эту фотографию, пытаясь представить, что этот пожилой человек с бородой имеет какое-то отношение ко мне.
На выселках, возле бывшей деревни Люблино, что под Тулой, осталось только здание церковно-приходской школы. Вокруг был сад, на земле лежало много яблок. Затем был Бутовский полигон. Был январь, все в снегу, уже темнело, и вот мы с отцом отыскали фамилию на мемориальной стене. Еще была поездка в город Венев: я признателен клирику Иоанно-Предтеченского храма, священнику Георгию Белькинду, который также хранит память о моем предке, закончившем здесь духовное училище.
И, наконец, я обратился в государственный архив за личным делом прадеда. Честно говоря, сделал я это по просьбе нашей родственницы Маши: она подвижница, каждые полгода ездит на Бутовский полигон, собирает информацию о моем прадеде, но она не может попасть в архив — это можно только прямым потомкам. В архиве была очередь: пятеро человек из шести приехало в архив восстанавливать звания «Отличник социалистического соревнования» — теперь за них полагаются прибавки к пенсии. В этот момент я почувствовал себя, что называется, «из семьи репрессированных». И «холод Бутовского полигона» я почувствовал именно здесь.
…Дело тонкое, всего 40 листов. Есть протокол допроса прадеда (из личного имущества — «три козы»); есть бумажка с надписью «расстрелять», а также бумажка с надписью «реабилитирован». Еще в деле есть показания свидетелей. По закону их нельзя ксерокопировать, можно только перепечатывать.
Мой прадед Василий Михайлович Архангельский родился в 1874 году. Его отец и мой прапрадед, протоиерей Михаил Прохорович Архангельский, несмотря на то, что большую часть жизни (почти 50 лет) прослужил в одном сельском приходе (село Русалкино Каширского уезда Тульской губернии), был весьма образованным и известным человеком. Остались весьма подробные (более трехсот страниц) воспоминания об их детстве, о семье, об односельчанах. Там подробно описана этимология выражений, которые до сих пор употребляются в семьях большинства потомков о. Михаила. Далее я буду цитировать работу «Камерная фразеология одной семьи» Ю. В. Архангельской (Тульский педагогический университет им. Л. Н. Толстого):
…Дьяконица в селе Русалкине неожиданно овдовела, и после смерти мужа ей пришлось многие вопросы решать самостоятельно. Однажды она никак не могла понять, пора резать поросенка или нет: сельская глушь, XIX век, ноябрь, ледников ни у кого нет. (…) Но никто не может ее сомнения разрешить. Тогда пошла она, дьяконица Раиса, на кладбище, на могилу к мужу, и стала у него спрашивать, что ей делать. И вдруг, рассказывала она потом, из могилы раздался голос мужа, бас, которым гордились все прихожане местного храма: «Раечка, режь!» С тех пор в семье Архангельских человеку, который никак не может принять решение, говорили с иронией: «Раечка, режь!» — что означало «перестань сомневаться, решайся и делай то, о чем спрашиваешь».
В селе Русалкине священник, дьякон и прочий причт — все держали скотину (ведь жили практически за счет натурального хозяйства). На лето нанимали двух пастухов: один был семейный крестьянин из соседней деревни, а другой — нищий. Зимой крестьянин уходил в свою семью, а нищий оставался жить за печкой в доме о. Михаила приживалой и время от времени говорил ему: «Ты, отец Михаил, не бойся, я тебя не брошу!» С тех пор фразой «Не бойся, я тебя не брошу!», произносимой с добродушной иронией, в семье Архангельских стали обозначать ситуацию, когда кто-либо живет за счет другого человека или пользуется постоянно и бесцеремонно его расположением и при этом все понимают, что нет никакой возможности избавиться от нахлебника.
Вряд ли они выезжали куда-то дальше Тулы, но тот малый участок, на котором они родились, жили и умерли, был исследован ими подробно. На всяком явлении жизни стояла их собственная, авторская пометка — а не казенная бирка. Этот мир был ими обжит, присвоен, приручен — с помощью языка. Это был мир, в котором рос мой прадед. Сельский священник жил одной жизнью с односельчанами; но одновременно он был тут и единственный интеллигент. И такое привычное занятие для интеллигента: «подержать слово» на языке, на губах, попробовать его, так и эдак, разжевать.
…А теперь я читал протоколы допросов. И это тоже был по-своему интересный документ (орфография оригинала сохранена):
Протокол допроса свидетеля. 19 октября 1937 года.
Вопрос: С кем имеет связь Петров З С?
Ответ: Тесную связь имеет Петров с попом Архангельским Василием Михайловичем. Я знаю, что поп Архангельский часто ходит в дер. мал. Редькино и заходит к бывшему кулаку Петрову З. С. Мнетак-же известно, что поп Архангельский ходит по деревням, и ведет анти Советскую агитацию». Якобы скоро война, всех антихристов коммунистов уничтожуть и тогда вся православная вера будет на нашей стороне».
Протокол допроса свидетеля. 18 октября 1937 года.
Поп Архангельский проповедует Байбакову и Петрову вовремя богослужения о том, чтобы (подчеркнуто красным) в настоящее время нужно избовляться от антихристов коммунистов, и заваевывать (зачеркнуто) и превликать как больше верующих на сторону религии тагда мы сможем только избавиться от идолов коммунистов». В настоящее время я стал замечать, что из села М. Редькино стали ходить молодежь даже из числа пионеров в церьков».
Протокол допрос свидетеля. 19 октября 1937 года.
Мне известно из разговоров моей матери, что поп Архангельский часто ходит по селу м. Редькино агитирует детей дошкольного возраста что бы они ходили в церков, заявляя детям: что скоро коммунистов уничтожать и будут всех вешать, вам сейчас подросткам нужно часто посещать церков».
В настоящее время в дер. М. Редькино очень много детей дошкольного возраста ходют в церькву.
Протокол допроса свидетеля. 17 октября 1937 года.
Вопрос: Что вам известно о контрреволюционной деятельности Архангельского?
Ответ: я знаю, что Архангельский явно враждебно настроен к советской власти. Он впрошлом будучи раскулачен в настоящее время (нрз) вокруг себя (нрз) из бывших кулаков… и оказывает на них антисоветское влияние. (…) Архангельский группирует вокруг себя религиозных женщин, оказывая через них влияние на молодежь, он через церковную старосту Седову Прасковью втянул в посещения церкви рабочего Широкова (?) Андрея, который раньше в церковь не ходил. Стали активно посещать церковь молодые работницы ф-ки среди которых я знаю Караулова Мария Куликова Федосья которые начали посещать церковь.
Можно подумать, что мой прадед был антисоветчиком. На допросах он отрицает, что агитировал против советской власти. В «Мемориале» мне сказали, что такие дела фабриковали по одному шаблону, механически.
Ни деревни, ни этих людей, ни условий, при которых все это происходило, я не знаю, и никогда не узнаю уже. Родственников, помнивших это, я тоже не застал. Единственный универсальный, вневременный критерий — язык этих протоколов. Думаю, что кроме обычных мучений, сопровождающих человека в тюрьме, прадеда, вероятно, раздражала еще и эта вопиющая неграмотность и интеллектуальная скудость тех, кто все это творил с ним. В этом корявом изложении он действительно казался врагом. Безграмотность не признает оттенков. Безграмотность очень удобна — она облегчает поиск врага. В сущности, прадед просто ходил по деревне и разговаривал с людьми, обычное дело для священника; но в изложении власти это выглядело «агитацией», то есть, целенаправленной акцией, то есть — преступлением.
Между верой и языком много общего. Собственно, грамотность — это ведь тоже — стремление к гармонии. То, что такое количество моих родственников позднее было связано с языком — с филологией, учительством — тоже вещь не случайная. Это была своего рода компенсация. Они бессознательно перенесли на язык все атрибуты веры. Грамотность — это и была их религия. Они тоже были верующие — в язык.
Я думаю, что язык — это и есть моя вера. И еще я думаю, что духовность, о которой у нас так любят говорить, не есть что-то застывшее. Духовность (если понимать ее как производное от слова «дух») означает прямо противоположное. Духовность рождается в пространстве конфликта. Духовность — в сопротивлении государственной машине подавления. Духовность — в борьбе с насилием, невежеством и мракобесием. Духовность там, где человек готов пожертвовать работой и благополучием ради собственных принципов. Не думаю, что мой прадед размышлял в таких категориях — но вел он себя именно так. Занимался опасным, безнадежным, но правильным, по его мнению, делом. Духовность — это борьба, сопротивление. И постоянные тревожные вопросы, россыпи вопросов самому себе — а не ответы.