прийти к почитанию царя Николая II было непросто
Андрей Мановцев
Ученица Маша
Еще были те времена, когда никаких ЕГЭ не было, и учеников не натаскивали, а – учили. Работал я – преподавал математику - в педагогическом университете (бывшем Ленинском), зарплата была ничтожная, и без частных уроков было не обойтись. Попытался я, одно время, ввести свое репетиторство в какие-то «индустриальные» рамки: дал объявление, не помню, где, и стал ждать учеников по объявлению. Они появились, и все, на удивление все – какие-то очень противные, не хотелось иметь с ним дело. Я быстро догадался, что это результат «индустриализации», отказался от нее и стал ждать, как и раньше – чтобы «сваливались». И у меня появились чудные, старательные, неглупые и платежеспособные одиннадцатиклассницы, все причем – миловидные и хорошо одевавшиеся. Жена различала их по запаху духов: «Это Наташа богатенькая к тебе приходила? Она зашла, но я в коридоре почувствовала».
На особом счету была ученица Маша, дочка одного московского священника. Она была очень умная, запросто все осваивала, тему за темой, и мы с удовольствием решали с ней задачи повышенной сложности. При таких условиях, у нас оставалось совершенно законное время для разговоров на посторонние темы, к тому же мы просто с ней подружились. И вот однажды Маша и говорит: «Царь Николай II – святой». Не помню, в каком контексте она сказала это, задним числом мне кажется, что «бухнула». Во всяком случае, для меня ее слова прозвучали неожиданно и вызвали резкую реакцию с моей стороны. Тут я обозначу время приостановленного происшествия: это была весна 1992 года, и вернусь на десять лет раньше.
В начале 1980-х
Крестился я в сознательном возрасте, после смерти родителей, в январе 1981 года. Я не знал ничего, даже не знал, что есть причастие, и тем более не знал, что это такое. Весной 1981 г. я попал в приход отца Александра Меня, и впервые причастился на Великий Четверг. Задним числом я прошел у отца Александра катехизацию, у меня появились новые друзья, я стал регулярно ездить в Новую деревню. И вот, я хорошо очень помню, как мы восприняли известие о канонизации царской семьи в Русской Церкви За рубежом, в ноябре 1981 года. Мало сказать, отрицательно, сугубо отрицательно восприняли мы это известие. Расхожее мнение было следующим: это политическая акция. Мол канонизировали царя, а на самом деле – мечтают о монархии. Свою политизированность мы без труда переносили на других.
261860_199288166897731_1012001059_n.jpg "Икона \"Собор новомученников и исповедников Российских\"")
Должен сказать, что я вырос в диссидентском кругу, одновременно и много мне давшем, и сильно отравившем мое сознание. Я настолько был внутренне укоренен в диссидентстве, что и после крещения выражение «алчущие правды» первое время толковал для себя как «борющиеся за права человека». Помню хорошо, как я был поражен, когда узнал, что имеются в виду стремящиеся к внутренней праведности. Так, далеко не сразу, мои представления становились с головы на ноги. Но если б мне кто-нибудь сказал, что я буду почитать царя Николая II святым и даже читать о нем лекции, я бы покрутил у виска…
Как поступила Маша и что потом
Услышав о святости царя Николая II, я тут же воскликнул: «Да что Вы, Маша? Какой же он может быть святой, если сам отрекся от престола?». Воскликнул – как собаку спустил. Что же Маша? Она не стала спорить со мною, не показала ни обиды, ни какого-либо умаления в нашем дружестве, но спокойно и как ни в чем ни бывало – заговорила о чем-то другом! И я… я совершенно забыл о том разговоре! Наступило лето, Маша написала математику на пять, приезжала специально поблагодарить меня, подарила «Толковый богословский словарь», мы расстались как нельзя лучше… Наша семья, с двумя детьми, переехала на дачу, которую мы сняли у жуликоватой хозяйки (ее заверения «Тихо, тихо, кроме вас – никого!» оказались большим преувеличением), но в очень хорошем, живописном месте. Мне нужно было ездить в Москву на вступительные экзамены, а в остальном я жил на даче.
И вот однажды, жарким июльским днем (хотелось бы думать, что 17 июля, но привирать не стану) качу я прогулочную коляску с маленькой Верочкой по пыльной тропинке, в окружении деревенского простора и яркого солнечного света… И вдруг – вспомнил! Вспомнил, как я окрысился на чудную Машу в ответ на слова о святости царя. Мне стало очень стыдно – тем сильнее, что теперь уже было все совсем позади, и Маша поступила в МГУ, и хорошо уже расстались… Но я не только устыдился за свою агрессивность, я впервые понял, что не знаю о царе Николае II – ничего! Странно, но я не вспомнил тогда, что уже в 1982 году читал воспоминания Пьера Жильяра, которые мне очень понравились. Такова уж особенность «звероуловленного» сознания: тогда, при советской власти, мне было важнее всего то, какими же жестокими были большевики, и кроме удовлетворения от лишнего подтверждения этой мысли, я ничего не запомнил.
По какой-то причине, экзамен по математике проходил на физическом факультете педагогического университета, и это значит, в двух шагах от Новодевичьего монастыря. После экзамена я зашел в церковную лавку и купил две книги: «Убийство царской семьи» Н. Соколова и «Русская девушка» П. Савченко – о великой княжне Ольге Николаевне.
Вспомнилась Татьяна Ларина
Читая книгу Н. Соколова, я дошел до описания тобольского периода заточения, и узнал, как царь переживал подписание Брестского мира. Почему-то мне вспомнилась тогда… Татьяна Ларина! А точнее, размышление Валентина Непомнящего о седьмой главе романа «Евгений Онегин»: как Татьяну, в стороне от всего, вдруг пронзает понимание, каков на самом деле Онегин. Странные бывают сопоставления, неожиданные ассоциации, и, быть может, мой рассказ покажется тут смешным. Но так было, мне лишь вряд ли удастся передать, сколь драгоценным был для меня тот (так ясно запомнившийся!) момент. Я впервые увидел в царе – «сокровенного человека»! «Так что сердце мое шевельнулось навстречу ему»…
Мысленные волки
Не стоит думать, что я раз – и пережил «обращение». Да, да, это было именно обращение, «второе обращение», не менее важное для меня, чем обращение в веру. (Я впервые стал жить, зная «под собою» страну!). Но это был долгий и небезболезненный процесс, а совсем не озарение «моментом истины». Мне вполне даже помнятся сроки: по поводу святости царя я «успокоился» только через год, и даже несколько позже: ясным, холодным октябрьским днем 1993 года, почему-то на улице, в одном церковном дворе, я прочитал толковую, внятную статью отца Александра Шаргунова, в которой он сравнивал убийство царской семьи с убийством Бориса и Глеба (тоже вроде бы «политическим»). Прочитал, и все – признал для себя Николая II святым.
67418_199287860231095_1645925525_n.jpg "Протоиерей Александр Шаргунов")
До этого же момента обычно бывало так: только я подумаю что-нибудь хорошее о царе, как возникают мысли: «А отречение? А Распутин?» Не помню, восклицал ли я внутренне: «А 9 января?». Может, и восклицал, я еще не читал тогда нормальной литературы о 9 января. Помните у Н. Гумилева, в «Волшебной скрипке»:
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
И другие мысленные волки (которых можно назвать «сторожевыми псами интеллигентского мировоззрения») также бросались на меня: «Ты что? Против свободы? Ты монархистом что ли хочешь заделаться?». И т.п. Что было делать с этим? Меня выручила только молитва.
Родник
Надо сказать, что я находился в плену одной (самим же мною измышленной) идеи. Узнав из книги Соколова, что великая княжна Ольга Николаевна не ходила на похороны Распутина, и прочитав у Савченко, какая она была самостоятельная, я придумал для себя, как будто она не была к нему расположена (потом, значительно позже, я увидел, что ошибался). Именно по этой причине в то лето 1992 года Ольга Николаевна была единственным для меня членом царской семьи, к которой я испытывал полное расположение, полное доверие. Все же и тут надо было решиться – решиться ей помолиться. Не стану рассказывать, в связи с чем, но не для того, чтоб избавиться от «мысленных волков», а по поводу одной семейной проблемы, я вдруг взял и решился.
Там был родник, довольно далеко от нас, но недалеко от нашей хорошей знакомой, в уединенном зеленом месте, со старыми мостками и чудесной свежей водой. Мы часто ходили к этому роднику за водой, с канистрами. Будучи там как-то раз в одиночестве, я и помолился: «Святая мученица Ольга, помоги!».
1069285_199287886897759_670094169_n.jpg "Родник")
Православному читателю можно не объяснять, каким бывает в подобный момент подлинное сердечное удостоверение, которое переживаешь впоследствии как бесценный опыт, опыт прежде всего – доверия! Конечно, здесь существует некая грань между верным и сомнительным, чистым и прельщающим, и я не смогу объяснить, никакими словами не смогу описать, почему в данном случае ничего сомнительного не было. По мере продолжения лета, углубления в мысли о царской семье и несомненной помощи (внутренней, сердечной – так легко становилось на сердце, а не то чтобы что-то удивительное случалось) по молитве к царским детям, я стал постепенно превращать любимый родник в некий фетиш для себя. Но я, слава Богу, заметил это и сам себя «притормозил».
Что я подумал о царице
Так я начал молиться царственным мученикам, но не всем. Сначала только Ольге, потом царевнам и цесаревичу, потом царю (это уж только с осени 1993 г.)… - но ни в коем случае не царице! Предубеждение против царицы Александры Федоровны и посейчас остается для многих главным препятствием в почитании царской семьи. «Да, да, они совершили нравственный подвиг, и Церковь правильно сделала, что их канонизировала. Но они ведь канонизованы только как страстотерпцы! А если вспомнить, что было до 1917 года, то никто так не виновен в трагедии России, как царица. Конечно, как мать ее можно понять…» - последняя фраза служит, в действительности, лишь своеобразным карт-бланш, и вслед за нею следует обычно осуждение Александры Федоровны, если не то же по содержанию (никому, конечно, и в голову теперь не придет обвинять ее в измене или в нечистой связи с Распутиным), то совершенно то же по тональности, по запалу… Так сильна отрава клеветы, заряд которой был получен нашей страной в 1915 -1916 гг. Я сам вполне ему был подвержен, и стараюсь избегать осудительных мыслей, когда встречаюсь с ним в людях. Так вот, мысли о царице, о пагубном влиянии Распутина и т.д., и т.п. угнетали меня и после того, как я пришел к признанию царя Николая II святым. (Много позже, из жизнеописания святителя Иоанна Шанхайского, я узнал, что в Зарубежной Церкви были люди, которые считали, что нужно канонизировать только царя и детей). Но однажды я подумал: «А может быть, мне простить ее?». На мой теперешний взгляд, мысль дикая! Но тогда она была плодотворной, мне даже помнится, как я ей обрадовался, ибо она несла облегчение…
Книга Мэсси и книги Боханова
Роберт Мэсси, американский историк, специализирующийся на России, родился в 1929 году. В начале 1970-х годов он написал всемирно известную книгу «Николай и Александра. История любви, погубившей империю». Книга сразу же стала бестселлером, а ее экранизация получила два «Оскара», не помню, в каких номинациях. В конце 1980-х, еще во времена «перестройки», книга вышла в России в русском переводе. Она написана с такой любовью, что прощаешь ей добродушно-убогое, например, отношение к православию. Помню, как мы с женой читали ее вместе и – останавливались, ибо так начинали переживать за героев, что не могли продолжать в тот же вечер. Мэсси обладает удивительным даром: писать о чем-либо происходившем так, будто последующее еще не случилось… И я очень хорошо запомнил, с каким ужасом читал я у Мэсси отрывки из писем царицы царю во время войны, с постоянным упоминанием Друга и советами от него. Лишь много-много позже я узнал, что царь ни одного из тех советов не послушался, хотя некоторых и зря не послушался!
Важнейшую роль для меня сыграли книги А.Н. Боханова, доктора исторических наук, книги которого написаны также с большой любовью к царской чете, но без либерального примитивизма. Благодаря Боханову, я впервые узнал о Распутине что-то отрезвляющее и успокаивающее (так что ты перестаешь бросаться на это имя, как бык на красную тряпку). Я узнал, например, что протеже у Распутина было всего, по счету, одиннадцать человек, что каждый из них подвергался долговременной проверке, а совсем не сразу получал мол должность. Узнал о клевете на Распутина. К сожалению, книги А.Н. Боханова постепенно утратили критичность в отношении «старца Григория», и теперь используются теми, кто почитает Распутина как святого. А его нельзя обелить, как обелена историей Анна Вырубова. Вопрос об этой личности очень, однако, сложный.
Что же плохого в верности?
Но одновременно и простой – в отношении к царской семье. У последней были основания дорожить Григорием Ефимовичем, были основания и не верить тому, что о нем говорилось. Что же плохого в их верности ему? Их можно упрекнуть в недостаточной трезвости, но кто упрекнет их в верности?
Выставка «Последний император России»
Летом 1993 года, к 75-летию гибели царской семьи, в Манеже открылась выставка «Последний император России». Состояла она из двух частей: мемориальной и художественной. В первой части были редкие экспонаты: документы, вещи, игрушки. Мне запомнилась небольшая книжечка, дневник наследника, будущего императора Николая II, раскрытая на записи 1884 г.: «В ½ восьмого обедали со всем семейством. Я сидел с маленькой, двенадцатилетней Аликс, которая мне ужасно понравилась, Elle еще больше, ее брат Эрнст также». Почерк кругловатый, все буквы ясно видны.
Насколько хорошей была мемориальная часть этой выставки, настолько же ужасной – художественная. И я помню, как подумал: «Но если культурные люди России отворачиваются от царской семьи, то и ожидать было нечего».
Успокоившись, можно думать
К середине 1990-х годов я уже почитал всю царскую семью и молился всем им. Я увидел в царице такую веру и такую любовь (особенно в письмах к Анне Вырубовой из Тобольска), которые просто невозможно представить, но которые, в случае предубеждения против Государыни – никого не тронут. Я увидел в царе человека прежде всего – высочайшей ответственности и полностью лишенного какой-либо фальши, рисовки.
Вера, Надежда, Любовь
В те годы я принимал участие в деятельности воскресной школы при Андреевском монастыре. Однажды, когда память Веры, Надежды, Любови и матери их Софии приходилась на воскресенье, я решил не рассказывать детям о древних святых, но рассказать, показывая слайды, о царице и царских детях, поскольку она воспитала их, в сущности, так же, как София воспитала своих дочерей. Я не мог предположить, что последует за этим решением – что я стану так много заниматься лекциями со слайдами (старшая дочка-фотограф много для меня потрудилась в этом плане) о царской семье. Дело же было в том, как слушали дети – затаив дыхание и с такой серьезностью, от которой мне становилось стыдно… Ибо, в отличие от них, я оставался-таки «звероуловленным», хотя бы своей готовностью к иронии, они же были свободны.
Только дети так явственно живут перед Богом, только дети и – Царская Семья.
Святые царственные мученики, молите Бога о нас!
По материалам ДОМОВОГО ХРАМА МУЧЕНИЦЫ ТАТИАНЫ
