5.png
Бутовский полигон – крупнейшее в Московском регионе место массовых расстрелов и захоронений жертв сталинских репрессий. Сегодня известны имена 20760 человек здесь убиенных. Эти люди были расстреляны в течении очень короткого периода времени, с августа 1937г. по октябрь 1938, а полигон функционировал с 34 по 53 год…
Те, о ком мы знаем – мужчины и женщины в возрасте от 14 до 82 лет, представители 73 национальностей, всех вероисповеданий, всех сословий, но большинство из них, простые рабочие и крестьяне – русские православные люди.
Около 1000 человек, из числа погребенных в Бутово, пострадали как исповедники Православной Веры, более трехсот, сегодня прославлены в лике святых.
Название нашего сайта – martyr (мартир), происходит от греческого μάρτυς, что в буквальном переводе значит – свидетель, на русский чаще переводится как мученик. Сайт посвящен, прежде всего, убиенным на Бутовском полигоне за Православную Веру, но не только. Мы собираем и публикуем материалы о всех пострадавших в Бутово и иных местах в годы репрессий, независимо от их национальности и вероисповедания.

БУТОВСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

подробнее

france Spain

Страница жизни Церкви

“Христианство — это радостная полнота жизни во Христе”. прот. Глеб Каледа

 

Стоя у гроба учителя и пастыря, трудно “вспоминать” о нем. Его слова еще звучат в сердце, его дела еще живут его заботой и вдохновением, хранят тепло его рук.

 

Когда из земной жизни уходит цельный человек, — а именно таким был о. Глеб, — то все дела его сходятся как бы в одно дело, большие и малые поступки превращаются в один большой Поступок, жизнь приобретает законченность биографии, жития.

 

Был ли о. Глеб богословом? Существуют различные понимания богословия. Говоря о батюшке, я буду понимать этот термин в том смысле, в котором земной путь Бога-Слова Воплощенного, Господа и Спаса нашего Иисуса Христа стал самым возвышенным богословием Царствия Небесного, по образу и подобию которого жизнь верующего в Церкви — Теле Христовом — превращается в богословие Креста и Воскресения, — не книжное, выученное, но написанное в Книге Жизни поступками, верой, подвигом. Это богословие святости как жизни в Боге-Слове, богословие житий…

 

Поступок становится словом, когда совершается со смыслом. Поступки могут быть более или менее значительны, но всегда рождаются свободной и сознательной волей.

 

Мое знакомство с о. Глебом началось с одного достаточно примечательного эпизода. Это было в 1990 г., шло утреннее богослужение в храме пророка Илии Обыденного. Народа было так немного, что присутствующие стали вполголоса что-то обсуждать. Из алтаря на каждение вышел пожилой священник маленького роста, в красном облачении, с седой бородой. И вдруг он, неожиданно для всех, останавливает клирос и громко обращается к прихожанам: “А почему вы разговариваете в храме?! Вы пришли в храм Божий, где же ваше благоговение?..” О. Глеб умел быть строгим, но никогда строгостью не ограничивался, и в тот раз он так искренне улыбнулся после “выволочки”, что дело молитвы, службы стало как-то ближе всем нам, стоявшим в храме. Потом в процессе общения с батюшкой я понял, что сила его простого слова заключалась в том, что он верил в то, чему учил, и говорил то, что делал…

Есть правило: духовный путь человека должен начинаться с поступка. И вот та среда, в которой вырос будущий пастырь, учила его с детства принимать ответственные решения. Его мать — Александра Романовна, человек глубоко верующий и церковный (от нее о. Глеб получил начатки религиозных знаний), была связана с теми кругами духовенства, которые пытались наладить евхаристическую жизнь общин и создать систему взаимопомощи между православными во время гонений. О. Владимир Амбарцумов — первый духовник будущего о. Глеба, настоятель храма св. Владимира в Старых Садах, а затем свт. Николая у Соломенной Сторожки, наладил сбор помощи репрессированным и членам их семей. Люди делились деньгами, одеждой, продуктами. Принимали у себя дома едущих в ссылку и из ссылки. Одним из таких убежищ стала квартира семьи Калед, несмотря на то, что глава семьи, Александр Васильевич, был крупным экономистом, работал в Центральном статистическом управлении Госплана.

 

Особое послушание было у будущего о. Глеба: мальчик, на которого не обращали внимания сотрудники НКВД, обходил подмосковные деревни — искал там скрывавшихся священников, налаживал связь с ними, привозил передачи. О. Глеб сформировался как личность в Церкви гонимой, в Церкви мучеников и исповедников, евхаристическое служение которой утверждалось на гробах жертв. “Пять моих первых духовников скончались там”, — отвечал о. Глеб тем, кто обвинял Русскую Православную Церковь в предательстве.

 

Окончание школы совпало с началом Великой Отечественной войны. Всю войну — от начала до конца — он был радистом в дивизионе гвардейских минометов-“катюш”. Его рассказы о войне отличались как от “советской” версии, так и от последующего “негатива”, — это были рассказы человека, с молитвой прошедшего Волхов, Курск и Сталинград, увидевшего не только смерть, но и подвиг соотечественников, потерявшего во время войны друзей и близких. И, видимо, не случайно пришла к нему мысль о пастырском служении.

 

В 1946 г., в день Пятидесятницы, он встречает в Троице-Сергиевой Лавре человека, во многом определившего его судьбу. Это был первый наместник вновь открытой 21 апр. 1946 г. Лавры архимандрит Гурий (Егоров, † 12 июля 1965 г.). Он и его ученик иеромонах Иоанн (Вендланд) на многие годы стали духовными руководителями о. Глеба.

 

Духовный облик архимандрита Гурия сформировался в Санкт-Петербургской Духовной Академии и в Александро-Невской Лавре в начале нашего века. Отсюда вышли многие пастыри и архипастыри, подвигом и мудростью упасшие Церковь в годы гонений. Одним из учителей отца Гурия по академии был будущий патриарх Сергий (Страгородский, 1867—1944); среди студентов были будущий митр. Николай (Ярушевич, 1891—1961), еп. Фотий (Тапиро) и др. После закрытия Лавры в 20—30-е гг. о. Гурий прошел скорбным путем исповедников через аресты, ссылки, заточения; он строил Беломорско-Балтийский канал, был сослан на длительный срок в Фергану, где с помощью Божией сосланные иноки организовали подпольный монастырь. В этой тайной обители ежедневно служили Божественную Литургию, хотя это было сопряжено и с немалым риском, и с физическим напряжением.

 

Таков был скрытый от мира подвиг этих людей. “Тогда мы были святыми”, — вспоминал о том времени владыка Гурий. Здесь с ним восстанавливает связь его духовный сын Константин Николаевич Вендланд, молодой способный геолог, ради общения с духовником выбравший себе местом практики Среднюю Азию. В 1935 г. он тайно принимает постриг, а в 1936 г. — сан.

 

В 1946 г. святейший Патриарх Алексий I (Симанский) благословил архим. Гурия стать наместником возобновленной Троице-Сергиевой Лавры, среди насельников которой был и о. Иоанн (Вендланд), незадолго до этого перешедший на легальное служение. В конце 1946 г. архим. Гурий был хиротонисан во епископа Ташкентского; в качестве секретаря епархии с ним уехал и о. Иоанн. Туда, в Ташкент, к своим духовным отцам приезжал будущий о. Глеб. Несмотря на свое давнее желание работать на Севере, он устроился на геологическую практику в Среднюю Азию.

 

О. Иоанн (Вендланд) не поддержал желания о. Глеба вступить в те годы на путь пастырского или иноческого служения, а благословил его на служение Богу в разуме, на фундаментальное занятие наукой. После окончания Геолого-разведочного института о. Глеб в 1951 г. защищает кандидатскую диссертацию, активно занимается научной и препо-давательской деятельностью. Тогда же он приступает к работе над крупным апологетическим произведением, которое, по его замыслу, должно было охватить не только геологию, но и физику, и биологию, и другие естественнонаучные области знания. В этой работе значительную помощь о. Глебу оказали физик В. И. Гоманьков и другие члены православных кружков. “Библия и наука о сотворении мира” — так называется эта работа — появилась в самиздате в конце 50-х гг., в то время, когда официальная пресса (это был пик хрущевской кампании “за преодоление религиозных пережитков капитализма”) захлебывалась от потока якобы “научных” разоблачений истин веры, инспирированных “отречений” и “саморазоблачений” бывших “служителей культа” и от прочей грязи, выливавшейся на Церковь. В этой обстановке работа о. Глеба, опиравшаяся на последние научные данные того времени (некоторые из них замалчивались в советской официальной науке), показала многим, что, по словам Ф. Бэкона, которые любил цитировать о. Глеб, “только малое знание удаляет человека от Бога”.

 

 

«Мама, я не понял, как упал!» Вадиму вырезали опухоль, но он пока не ходит

Подробнее

27 декабря 1958 г. о. Иоанн (Вендланд) был рукоположен во епископа Подольского и стал представителем патриарха Московского и всея Руси при патриархе Антиохийском, потом — экзархом в Берлине, экзархом Северной и Южной Америки и наконец — митрополитом Ярославским.

 

О. Глеб ведет в это время большую научную работу, руководит научными исследованиями и геологическими экспеди­циями. Но мало кто знал, что в эти же годы он у себя на квартире создал кружок по изучению Священного Писания, истории Церкви и литургики, был постоянным прихожанином храма Илии Обыденного, где в это время идет напряженнейшая духовная жизнь общины, созданной прот. Александром Толгским.

 

Вернувшись в Россию, владыка Иоанн (Вендланд) занял Ярославскую кафедру; о. Глеб приезжал к своему духовному руководителю в г. Ярославль. Однажды Владыка поставил перед о. Глебом вопрос о священстве (разумеется, тайном, так как ставленникам с высшим образованием Совет по делам религий всячески отказывал в регистрации, а священство известного ученого могло быть оценено как “идеологическая диверсия”). Ученый, руководивший научными коллективами в масштабах страны, известный литолог, автор многих научных работ, отец довольно большого уже тогда семейства — это все на одной чаше весов; на другой — в Церкви, находящейся под бдительным надзором властей, в начале 70-х, при “тихих гонениях”, он не мог рассчитывать на открытое священническое служение. Владыка предупредил его — это должен быть твой окончательный выбор, другого раза не будет — и о. Глеб безоговорочно и с радостью решает принять священный сан, возложить на себя иерейский крест. Согласия о. Глеба, впрочем, было недостаточно: а что скажет Лидия Владимировна, готова ли она принять нелегкую долю жены тайного священника? — Владыка ждет ее согласия. И любимая спутница и соработница о. Глеба, дочь расстрелянного в 1937 г. иерея Владимира Амбарцумова, согласилась. В 1972 г. на праздник Трех Святителей из одного из приделов Ярославского собора вышел диакон Глеб, а в Лазареву Субботу того же года во время литургии, в пустом приделе, без свидетелей, Владыка руко­положил его во иерея.

 

Вскоре в Москве появилась еще одна церковь, не внесенная, правда, в списки епархии, не известная ни Патриархии, ни Совету по делам религий, ни ищейкам КГБ. Это был храм в честь Всех святых в земле Российской просиявших. Когда в этой церкви служили, то занавешивали окна, пели так, чтоб не услышали соседи… Престол Творца и Владыки Всех Бога был здесь из этюдника, поверх которого клали икону Воскресения Христова с антиминсом, жертвенником стала переделанная тумба, иконостас умещался в нише стенного шкафа, а украшением всей службы была простота исповеднической веры, усердная молитва, возносимая “едиными усты и единым сердцем” тех 2—3-х человек, которые были приглашены батюшкой для участия в таинстве Тела и Крови Христовой. Алтарной преграды не было. Фелонь была сшита из полотна и скреплялась булавкой на месте обычного шва. На службах здесь всегда вслух поминались правящие первоиерархи Русской Церкви.

 

18 лет хранил Господь Своего служителя и храм Свой от рук гонителей. Наступили времена послаблений… Первого октября 1990 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий отменяет обязательную регистрацию священнослужителей в Совете по делам религий. Это был важный шаг, положивший конец открытому вмешательству государства в жизнь Церкви. О. Глеб уже в 1989 г. начинает искать путь к открытому служению. Трудность заключалась в том, что к тому времени владыка Иоанн уже почил († 25 марта 1989). Об о. Глебе Патриарху рассказал игумен Иоанн (Экономцев). А спустя некоторое время батюшка через епископа Истринского Арсения получил Первосвятительское благословение на открытое служение. Вскоре о. Глеб вошел в храм пророка Илии Обыденного уже как иерей. С 1990 по осень 1991 г. о. Глеб служил в храме Илии Обыденного, будучи одновременно и первым ректором и преподавателем созданных при его участии Курсов катехизаторов, в дальнейшем преобразованных в Свято-Тихоновский православный богословский институт. В 1991 г. он возглавляет сектор в Отделе религиозного образования и катехизации Московского Патриархата и служит в отдельском храме преп. Сергия в Крапивенском переулке.

 

Летом 1992 г. Отделу было передано здание трапезного храма преп. Сергия Радонежского Высоко-Петровского монастыря, ключарем и фактическим духовным руководителем которого стал о. Глеб. К этому времени покаяльная семья духовных чад о. Глеба стала намного больше круга прихожан его домашнего храма во имя Всех Святых в земле Российской просиявших; многие последовали за ним из Обыденки, а потом из храма преп. Сергия в Крапивниках…

 

Почему мы шли за о. Глебом? Духовническую практику о. Глеб считал одним из своих главных служений. Каждый приходивший к нему был им принят. Он никогда не обрывал исповеди, но если исповедующийся был его “старым” чадом, то удерживал его от многословия.

 

Батюшка учил, что к каждому человеку должен быть свой подход, именно к нему обращенное слово, наставление, совет. Он избегал давать правила для всех.

 

По словам одного близкого к о. Глебу священника, он стремился помочь Христу вообразиться в душе человека и помочь человеку отобразить в себе Христа, — именно такое отношение и делает покаяние таинством, препятствует его превращению в “требу”. А в таинстве нет возможности заслониться чужим опытом — нормами и правилами; можно только жертвовать, жертвовать собою, своим покоем, временем, потому что приходится спускаться в глубины человеческие, чтобы протянуть руку помощи утопающему — ибо этого требует Любовь Христова.

 

Пост, говорил батюшка, — это важное средство, смысл которого в овладении своими желаниями и чувствами. В начале Великого Поста пришла одна женщина, — рассказывал о. Глеб, — и спросила, как ей поститься. Она жила с матерью, которая не воздерживалась от скоромного. Ешь все, что даст тебе мать, сало подаст — ешь сало, только не ругайся и телевизор постом не смотри, — так благословил ее батюшка. После Пасхи она подошла к нему: “Отец Глеб! Первый раз в жизни я поняла, что такое пост!” Такое предельно личное отношение — большой труд и большая ответственность. Так врач отвечает за своего больного… Так отвечает пастырь на зов “овча погибающего”. Это готовность встать вместе с тобой против твоего зла, твоей пустоты, твоей беды и понести Крест твой и тяготы твои.

 

“На мне больше грехов, чем на любом московском священнике”, — сказал как-то о. Глеб о своем духовничестве в Бутырской тюрьме. Бутырка стала особым послушанием о. Глеба; в 1993 г. по благословению Святейшего Патриарха он становится настоятелем возрожденного тюремного храма в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Известно, как тяжело исповедовать смертников, немногие из священников решаются на это. И в общих камерах о. Глеба ждали и любили. Он часто ставил в пример глубину исповеди, встречающуюся у заключенных. Однажды на исповедь к о. Глебу попросились заключенные-мусульмане. Он объяснил им, что таинство это совершается только для православных, но они просили просто человеческого участия, доброго слова, утешения, — и получили его.

 

Исповедь у о. Глеба всегда была стоянием перед Господом. На той проповеди, большой или малой, которая предваряла в большинстве случаев исповедь, он часто останавливался на словах молитвы: “Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое…” Исповедуя, о. Глеб молился, иногда вслух, испрашивая у великодаровитого Господа помощи кающемуся.

 

Батюшка обладал большим духовным опытом, который, впрочем, никогда не выставлял напоказ. Для него исповедь была таинством, тайной и чудом. Он вообще живо верил, что жизнь Церкви есть чудо, сотканное из многих больших и малых чудес.

 

Однажды, еще в советское время, о. Глеб исповедовал в больнице выдающегося православного ученого психиатра Д. Е. Мелехова и сам, по его словам, не заметил, как обычная исповедь перешла в исповедь за всю прожитую жизнь. Он даже удивился — подумал, что так исповедуют перед смертью. И неожиданно через несколько дней больной скончался, и та исповедь и причастие действительно стали последними в его земной жизни.

 

С осени 1992 г. у о. Глеба появляется возможность создать свой приход, используя духовный опыт тех евхаристических общин, которые стали главными ростками церковной лозы в эпоху гонений. Здесь был как раз тот случай, когда все нужно было начинать на пустом месте. В трапезный храм бывшего Высоко-Петровского монастыря, еще сохранявший следы своего унижения (он использовался как танцкласс), он был назначен ключарем, и практически все, что происходило здесь в течении двух лет, стало делом его забот и молитв. Создавая свой приход, батюшка пытался разрешить глубокую духовную проблему разрыва между опытом жизни во Христе лучших общин Церкви гонимой и тем рутинным существованием, в котором протекает подчас приходская жизнь во многих храмах. “Перед празднованием 1000-летия крещения Руси один знакомый священник сказал: «Кровь мучеников, которой полита наша земля, помогает нам восстать, укрепиться в вере и заговорить в полный голос». Наше будущее зависит от того, окажемся ли мы достойными крови новомучеников российских, или их опыт духовный, их опыт жизни и их страдания пройдут для нас втуне. Последнее означает, что мы отрекаемся от своего духовного наследства. Да не будет этого! Наследство — это и большое богатство, и огромная ответственность”, — писал о. Глеб[1].

 

Всем хорошо запомнились первые собрания приходской общины. Нас было немного — до десяти человек, большинство — молодежь, студенты. Батюшка начал создание прихода с молитвы и благословил нас всех читать молитву о. Софрония. Он рассказывал нам о том, как должна жить церковная семья, очень большое внимание уделил клиросному пению и чтению; был сторонником унисонного пения. Главное и для чтения и для пения — четкость слова, оно должно дойти до ума, чтобы попасть в сердце. Лучше, когда поют все, — считал о. Глеб, — пусть сначала это будут только “Отче наш”, “Честнейшую” и немногие другие всем хорошо известные молитвы, но “едиными устами”. Еще в храме в Крапивенском, за несколько месяцев до открытия нашего прихода о. Глеб начал цикл проповедей о смысле православного богослужения. Шла речь о литургии, частях служб суточного круга, о ектениях. Батюшка хотел, чтобы пришедшие в наш храм люди учились осмысленной, а значит и сознательной церковной молитве.

 

Встречи наши проходили вечером, после серьезного разговора пили чай — время свободного общения в кругу церковной семьи. На одной из таких “вечерь” о. Глеб благословил своих духовных чад на различные храмовые послушания: одних в алтарь, других на клирос, третьих шить облачения и т. д. Особым послушанием была катехизаторская работа со взрослыми, в дальнейшем распространившаяся и на тюрьму, и беседы по Закону Божию в детском саду.

 

Богослужение в нашем храме совершается каждый воскресный день, в великие и иногда бденные праздники. Подлинным центром жизни для о. Глеба была св. Евхаристия, каждую литургию он совершал с глубочайшем благоговением, к которому буквально в каждой своей проповеди призывал верующих. Видя и слушая этот призыв в течении нескольких лет, я понял, что для батюшки тема благоговения отнюдь не была риторическим приемом. Его благоговение — это результат радостной Встречи с Богом, полноты ее переживания, беском­про­миссное принятие Церкви как Тела Христова, — страх Божий, по словам ап. Иоанна Богослова (1 Ин 4:18 ), преобразившийся в трепет ликующей души. Именно с трепетом батюшка совершал Божественную Евхаристию, прича­щался сам и причащал других Св. Тайн Христовых. Он не терпел разговоров за службой ни в храме, ни в алтаре: “Если вы ждете на перроне поезд, на котором приедет ваш возлюбленный, то будете считать минуты, а если уж и начнете говорить, то не о чем-то постороннем, а о нем же”. Иногда, вынося Чашу, он возглашал по афонскому уставу: “Со страхом Божиим, Верою и Любовию приступите!”

 

Жизнь во Христе была для о. Глеба ежедневно свершающимся чудом. Православные должны верить и могут надеяться на чудо, — говорил он. Чудо открывается для верующего прежде всего в “Небе на земле” — таинстве св. Евхаристии. О. Глеб считал, что в духовном плане в литургии важно выделять момент малого входа, ибо в этот момент изменяется состояние алтаря: священнику сослужат ангелы и святые: “Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость”, — так молится священник во время малого входа. Их молитвенное присутствие во время службы было открыто духовным очам о. Глеба. Однажды он читал молитву о последнем настоятеле Высоко-Петровского монастыря, расстрелянном архиепископе Варфоломее. И вдруг батюшка настолько явно почувствовал его присутствие в алтаре, что не удержался и запел ему “Многая лета”…

 

Жизнь православного христианина он уподоблял бытию частички на дискосе, символизирующем Церковь. Когда человек умирает — это вовсе не значит, что он покидает Церковь — просто на дискосе “его частица переходит в ряд умерших из ряда живых” — так в свете Евхаристии видел о. Глеб путь человека в Церкви “зде стоящих и в селениях вечных пре­бывающих”. “Ядущий Меня жить будет Мною” (Ин 6:57), — любил повторять батюшка слова Спасителя. Он говорил, что причастие должно преображать человека. И для этого все силы, вся воля должны быть отданы пожелавшему войти в нас Господу. О. Глеб разрешал причащаться каждую неделю, но предупреждал, что это накладывает на причастника большую ответственность за все слова и поступки в течении седмицы. Он предупреждал, что у человека может возникнуть иллюзия воцерковления, в то время как на самом деле имеет место поверхностное отношение к таинствам, обвыкание. Средним путем о. Глеб считал причащение раз в две недели. Но сколь бы часто ни причащался христианин, принятие в себя Тела и Крови Христовой обязывает нас быть Богоносцами, — говорил он. Богоношение — это долг и дар отразить в своих поступках Свет Христов, это призыв каждого причастника к полноте благодатной жизни во Христе, которая являет себя через деятельную любовь и несет словом и делом Благую весть “всей твари”. О. Глеб учил, что все православные, как Народ Божий, призваны через Богоношение к апостолату; ведь апостол — это тот, кто несет Благую весть о Христе и о Церкви в пустыню человеческих душ, кто не только словом, но и всей полнотой своей жизни свидетельствует, что “Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы” (1 Ин 1:5). “Апостолат является, по существу, обязанностью почти каждого христианина. Пускай сначала это будет разговор о Слове Божием в малом круге своей семьи, пускай это будет маленькая проповедь в пределах прихода, но до тех пор, пока жива Церковь, апостолат должен существовать как необходимая составная часть жизни церковной… Кто в силах, пускай берет эту маленькую крупицу апостольского служения, ибо каждый из нас, кто имеет семью, призван к апостолату в пределах своей собственной семьи”[2].

 

Христианству нельзя выучиться, его можно открыть для себя только через Свет Христов, отобразившийся на лице Его “другов истинных” — в таком понимании вся история Церкви становится, по существу, историей святости, традицией апостольского преемства, “преемственности церковного предания, связи времен и православных поколений”. Одним из последних замыслов о. Глеба было написание книги воспоминаний и размышлений о путях Русской Церкви в XX в. — “Очерки о жизни православного народа в годы гонений”; сам о. Глеб определял жанр своей работы как “свидетельские показания”.

 

“Если мы канонизируем всех новомучеников российских, — писал он во вступлении к ней, — то в Русской Православной Церкви будет больше святых, чем во всех остальных поместных Церквах вместе взятых — вот в чем сущность и содержание истории Православия России в XX в.” Очевидец многих страшных страниц истории нашего отечества, он считал, что “для Церкви, для людей Церкви это была героическая эпоха. Она выдержала жесточайшие гонения, сохранила в муках и страданиях чистоту веры, украсилась сонмом муче­ников”.

 

“Наша современная беда в том, что мы мало вспоминаем наших новомучеников и исповедников; не учимся на опыте их веры и жизни. История Церкви обычно пишется по официальным документам. Настоящая же внутренняя духовная и деятельная жизнь Церкви проходила в глубине человеческих сердец и общин, по возможности невидимо для мира сего”, — писал о. Глеб[3].

 

О. Глеб был великим тружеником. Отдел, тюрьма, храм, конференции и многое другое — до сих пор непонятно, как ему удавалось все это совместить. А еще был поток людей: исповедующихся, прибывающих по церковным делам из самых различных уголков необъятной России. Батюшка напряженно работал до последних дней своей земной жизни. Говорят, что незаменимых людей нет, но как много в работе Отдела зависело лично от о. Глеба! В больнице, готовясь к операции, он принимал женщину, приехавшую из Сибири с проблемами религиозного образования в епархии. Сорок страниц рукопис­ного текста написал он на одре болезни, за подушкой его кровати лежали книги — о. Глеб делал пометки, выписки — готовил материалы для своих так и оставшихся неоконченными работ. Он уходил из жизни так, как, наверное, должен уходить служитель Слова Божия, не прерывая проповеди Евангелия, с помощью Божией преодолевая боль и немощь. Батюшка еще до операции устроил в ординаторской для медперсонала лекцию о Туринской плащанице. Многие из тех, кто виделся с о. Глебом в больнице и разговаривал с ним, пришли в Церковь. Помню однажды, когда батюшка был уже настолько слаб, что ему было трудно говорить, дежурный врач заинтересовался свидетельствами о Воскресении Христа, мы дали ему статью о Туринской плащанице из “Альфы и Омеги” № 2. Утром он с вернул ее нам со словами большой благодарности.

 

Ушел о. Глеб из жизни земной светло и мирно, как и жил. Последние его слова были: “Не волнуйтесь, мне очень, очень хорошо…”

 

 

 

[1]Прот. Глеб Каледа. “Очерки о жизни православного народа в годы гонений” (рукопись), с. 1.

 

[2]Прот. Глеб Каледа. Проповедь 28.11.1992 г.

 

[3]Прот. Глеб Каледа. “Очерки о жизни православного народа в годы гонений”, с. 1.

 

Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, № 4, 1995

 

ИСТОЧНИК