Марина Бирюкова
Я постараюсь рассказать о двух книгах, связанных общими событиями. Эти события значимы для каждого из нас, для Русской Церкви, для православного народа. Речь идет о спасении, сохранении бесценных святынь: вещей, принадлежавших преподобному Серафиму Саровскому, и чудотворной иконы Божией Матери «Умиление», молясь перед которой старец отошел в вечность.
Но начну я свой рассказ, пожалуй, не с книги, а с человека. В декабре минувшего года в Саратове на 65-м году жизни скончалась прихожанка храма в честь Благовещения Пресвятой Богородицы Татьяна Вячеславовна Губатенко, урожденная Спиридонова. Ее дед, протоиерей Владимир Спиридонов, прошел через ГУЛаг; отец, протоиерей Вячеслав Спиридонов, последние годы жизни своей служил в Петровске, там и похоронен; а с 1955 по 1961 год он жил в Муроме и окормлял тайную общину живших в этом знаменитом городе монахинь разогнанного большевиками Дивеевского монастыря. В изгнании сестры продолжали монашескую жизнь; многие из них прошли через тюрьмы и лагеря. Об этом рассказывает книга протоиерея Павла Хондзинского «Незримая обитель», изданная Православным Свято-Тихоновским гуманитарным университетом. В подготовке этой книги Татьяна Губатенко принимала участие, что и стало причиной нашей с нею встречи. Мы познакомились незадолго — месяца, наверное, за полтора — до ее истинно мученической кончины. Татьяна Вячеславовна перенесла сложнейшую операцию на желудочно-кишечном тракте и жила — каждым днем как даром Божиим. Ее мужество и глубокая, глубже страданий живущая, христианская радостность — поразили меня на всю жизнь:
— Я не знаю, сколько я вот так еще проживу,— говорила Татьяна Вячеславовна,— но если Господь дал мне пройти через болезнь, если Он даровал мне еще это время на земле — значит, не просто так, а для чего-то. И слава Ему за всё!
Из воспоминаний Татьяны Губатенко (Спиридоновой), включенных в книгу «Незримая обитель»: «В моей памяти навсегда останутся те далекие годы, в которые Бог даровал нашей семье встречу с насельницами разогнанной Серафимо-Дивеевской обители. Только будучи взрослой, я осознала степень влияния монахинь на мое воспитание. Их душевная теплота, забота, любовь стали для меня образцом отношения к людям».
«Когда обстоятельства сложились так, что мою пятилетнюю дочь Татьяну не с кем было оставить дома,— рассказывал отец Вячеслав составителям книги "Незримая обитель",— ее воспитанием занимались дивеевские монахини, главным образом, матушки Мария (Баринова) и Иоанна (Щербова)… Когда я был занят на службе и не успевал забрать Таню домой, она оставалась ночевать в келье матушки Марии — "бабы Мани", как она ее называла».
«Монахини постоянно трудились,— вспоминала Татьяна Вячеславовна,— у всех были свои обязанности, шили и вышивали облачения, пекли просфоры, стирали церковные облачения, разводили цветы, а также трудились в различных учреждениях. Но для всех их жизнь была закрыта. Ими четко и умело руководила матушка Мария <…> По рассказам моих родителей, она пострадала за веру, пережила гонения».
Да, действительно, пережила… Группа дивеевских монахинь во главе с архиепископом Тамбовским Зиновием (Дроздовым), который ушел на покой, не приняв Декларации митрополита Сергия Страгородского, и многоопытной игуменией Александрой (Траковской) приехала в Муром в октябре 1927 года. В числе прибывших была и юная келейница матушки Александры, ее воспитанница с детских лет — Анна Баринова, впоследствии, в монашестве — Мария, «баба Маня» маленькой Тани Спиридоновой.
Пять лет выброшенная из родного монастыря монашеская община жила более или менее спокойно — неукоснительно исполняя монашеское правило, посещая богослужения в Благовещенском соборе и трудом своим добывая себе пропитание. Но в 1932 году в Муромское ОГПУ поступил донос, не содержавший, собственно, никаких обвинений, просто предлагавший власти разобраться с «бывшим архиепископом Дроздовым и его свитой», которые «по непроверенным (!) слухам живут на широкую ногу, приобрели дом под чужой фамилией». Власть разобралась: арестовала владыку Зиновия, инокиню Анну Баринову и еще пятнадцать дивеевских сестер. Всех обвинили в организации «церковно-монархической группы и нелегального женского монастыря». Кого-то отправили в лагерь, кого-то в ссылку. Игумению Александру не тронули. Ее келейница и воспитанница Анна вернулась из не столь отдаленных мест через два года. По тем временам, это была малая кровь, конечно, но, как говорила матушка Александра, «что ей, бедной, пришлось перенести, я узнала только после ее возвращения из лагеря, а если бы узнала, когда она еще в лагере была, то, наверное, умерла бы от горя».
В тридцать седьмом году в Муроме арестовали много ссыльных монахов и монахинь (не только дивеевских), местных священников и мирян. Две дивеевские монахини — Анатолия (Коняева) и Михаила (Карманова) — получили по десять лет. В сороковом году повторно арестовали вернувшегося из ссылки в Муром владыку Зиновия (Дроздова), и он умер в Богословлаге в Свердловской области…
…А в тайном монастыре, несмотря ни на что, продолжалась монашеская жизнь, приходили послушницы, совершались постриги — таким образом, число монахинь росло. В 1938 году инокиня Анна Баринова была пострижена в мантию с именем Марии Магдалины. После смерти матушки Александры она встала во главе обители.
В книге «Незримая обитель» много фотографий, воспоминаний, писем, документов. Особый интерес, с моей точки зрения, представляют письма сестер Кореневых, Ксении (монахини Викторины) и Веры (схимонахини Афиногоры). Это были истинные исповедницы, смиренные, светлые: обе прошли через тюрьмы и лагеря, но видели в этом — лишь милость Христа, позволившего им, «недостойным», пострадать за Него. Обе сестры вступили в «незримую» (хотя вполне зримую — и для бдительных органов, и, с другой стороны — для тех, кого вел в нее Сам Бог) монашескую обитель уже в Муроме.
Сорок монахинь муромской-дивеевской общины похоронены в этом древнем городе; последняя из них, монахиня Магдалина (Елизавета Ретивова), ушла в 1993 году.
Конечно, дом, в котором жили монахини, перенес немало обысков, но — не иначе как по молитвам преподобного Серафима, предвидевшего страшные времена, монахиням удалось сохранить его личные вещи и чудотворную икону Божией Матери «Умиление» из его кельи. По воспоминаниям отца Вячеслава Спиридонова, «святыни преподобного Серафима были кем-то из монахинь привезены в Муром в сундучке с ручкой, похожем на чемодан. Специально выбрали ветхий, чтоб не привлекал внимания <…> в темном уголке за занавеской помещалась батюшкина чудотворная икона Божией Матери "Умиление", которую сестры в целях конспирации выдавали за копию».
В 1980 году матушка Мария (Баринова), чувствуя приближение своего земного конца, обратилась к Патриарху Московскому и всея Руси Пимену с вопросом: кому передать вещи преподобного Серафима — на хранение до лучших времен?
Выбор Предстоятеля остановился на протоиерее Викторе Шиповальникове, которого он знал с молодости.
Об отце Викторе (†2007) — вторая наша книга. Она называется «Мы все брали у него благословение»; издана, как и первая, Православным Свято-Тихоновским университетом. Редактор-составитель — протоиерей Владимир Воробьев.
«Бог даст, придет время, и ты вернешь их по назначению»,— сказал Патриарх, благословляя отца Виктора на подвиг — хранение дивеевских святынь. Отец Виктор хранил эти святыни в глубокой тайне более десяти лет — и вот наконец время пришло. В 1991 году, по втором обретении мощей преподобного Серафима, протоиерей Виктор Шиповальников передает часть его вещей по акту Патриарху всея Руси Алексию II; остальное хранится в Серафимовском приделе Троицкого храма на станции Удельной, настоятель которого — отец Виктор. В 1999 году и эти святыни переданы — возрожденному женскому монастырю в Дивеево. В «монастырском» списке: чулки постригальные, плат хлопчатобумажный, нож, пинцет, топор, гребень, шапочка, рукавицы, зипун, мантия… и та самая скамеечка, что едва не загорелась от свечки, оброненной отходившим в вечность старцем.
Протоиерей Виктор Шиповальников был человеком поразительной судьбы. Родившийся в 1915 году в Архангельске, в семье морехода-помора, он, несмотря на все давление новой власти, с малолетства участвовал в церковных службах. А учась в старших классах, сделал выбор: «Шли повальные репрессии. Вечером в церкви служба, утром приходишь — уже тех священников нет. Поэтому у меня была такая мысль: а кто же их заменит, если так будет продолжаться?». Виктору Шиповальникову не дали доучиться в Ленинградской промышленной академии, потому что он был замечен в церкви; война застала его на действительной военной службе. Он оказался в числе тех наших солдат, которых при отступлении просто бросили на съедение врагу в Одессе: сумел сбежать из колонны пленных, нашел убежище в кладбищенской церкви, стал служить в ней псаломщиком. Оккупированная Одесса находилась фактически под властью Румынии — православной страны: благодаря этому, за период оккупации Виктор Шиповальников окончил семинарию и, обвенчавшись с избранницей, стал священником. Ну а после нашей победы оказался за все это дело в лагере…
В книге много воспоминаний об отце Викторе, много интересных фактов: например, о встрече и дружбе семьи Шиповальниковых с Александром Солженицыным, о том, как отец Виктор отказался участвовать в шельмовании автора «Архипелага», как он ездил на Кавказ причащать тайных старцев-пустынников… Всего тут не перескажешь — книгу лучше прочитать: ограничусь цитатой из воспоминаний священника Вадима Суворова: «Богослужения, совершаемые отцом Виктором, производили на нас глубокое впечатление. В величественном седовласом священнике-старце, казалось, оживала эпоха Святой Руси. Образы святого праведного Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского становились для нас реальностью».
Газета «Православная вера» № 02 (622)